Евгения Соловьева - Загробная жизнь дона Антонио
Она выпила. Отдала бокал Неду. Встряхнула головой.
– К кракенам трагических барышень. С отливом выходим к Усатому острову. Мне нужно увидеться с братом.
– Так точно, мой капитан! – Нед шутливо отдал честь. – Есть идти к Усатому острову!
Глава 24, в которой говорится о Генри Моргане и Генри Моргане
Лодка остановилась, зарывшись носом в гальку. «Роза Кардиффа» осталась далеко за спиной, так далеко, что виделась одним лишь силуэтом. Команде же наверняка и вовсе было не видно ни лодки, ни капитана. И прекрасно. Ни к чему им видеть своего капитана в растерянных чувствах.
Марина оглядела совершенно пустой остров – ни деревца, ни травки, разве что мох на выглаженных волнами и котиковыми телами камнях. И ни одного котика.
Нед сказал, к герцогу Джеффри они приходили сами.
Значит, придут и к Марине! Обязательно!
Она выбралась из лодки, с трудом вытянула тючок с тремя неправильными шкурами, уронила его на гальку, так, чтобы не доставал прибой. Посмотрела на море. Пустое, как остров.
«Ну же, селки, где вы?
Генри, брат!»
Показалось, море вздохнуло в ответ. Но ничего больше не случилось.
Пожав плечами, Марина вытащила из лодки корзинку с ветчиной, яблоками, свежими булочками и бутылью козьего молока. Генри обожал козье молоко. И лакричные леденцы. Марина взяла с собой и то и другое, хоть и очень сомневалась в том, что это все понравится селки.
Корзину и тючок со шкурами она отнесла подальше от воды, к большому плоскому камню, на котором удобно было сидеть. Достала яблоко, задумчиво его надкусила. Так живо вспоминалось, как они с Генри играли дома, в яблоневом саду, в поиски пиратских сокровищ, и Генри увлеченно рисовал карту, а потом они с визгом прыгали с дерева на «ничего не подозревающего» Неда…
«Я скучаю по тебе, Генри».
Отбросив яблочный огрызок, она глянула на море – и замерла. Как она не заметила? Вот же они, селки! Играют в воде, плещутся, смеются: котики вместе с людьми, и не поймешь, где котиковый мех, а где человеческие волосы, где ласты, а где руки.
– Генри? – тихо позвала она, не веря до конца, что среди морских духов найдется ее брат.
Один из котиков выбрался на берег. Крупный, гладкий, с седыми усами и длинными желтыми клыками. Огляделся, потряс головой и заревел. Ему откликнулись другие, из воды, и непонятно было – голоса котиков или людей?
Марина непроизвольно вздрогнула. Так же в точности селки кричали перед тем, как сожрать Фитиля. Заживо.
«О, черт. Надо успокоиться. Селки не причинят мне вреда. Селки – мои братья и сестры. Все будет хорошо».
Она глубоко вздохнула и старательно расслабила сжавшиеся на поясе в поисках оружия кулаки.
Все хорошо.
Хорошо?..
Дыхание снова перехватило, но уже не от страха: из моря выходил мужчина. Вот только что в волнах прибоя было почти черное, огромное и с виду неповоротливое тело, а стоило моргнуть, и появился человек. Такой знакомый, темноволосый, с ястребиным носом, загорелый…
– Отец?.. – еще тише спросила Марина, прижав ладонь к снова взбесившемуся сердцу, и сама себя оборвала: – Генри?
Он был неожиданно взрослым и невероятно похожим на отца. Те же глаза, та же улыбка. Только чуть моложе и борода заплетена в косицу. И из одежды – ничего.
Марину обдало жаром смущения: не то что она не видела голых мужчин, но вот так… естественно, что ли? Как будто иначе нельзя. И… он двигался совсем не как человек. Тек волной, стелился туманом, и от него веяло дикой непредсказуемой силой. А еще теплым, почти горячим любопытством и приязнью.
Дух моря. Брат.
Кровь грохотала в ушах, хотелось отвести глаза, или отвернуться, или вовсе зажмуриться, но она сдержалась. Вдруг он оскорбится или подумает, что она боится?
Нет. Все хорошо.
Марина встала с камня и шагнула навстречу. Позвала снова, уже увереннее:
– Генри?
Он ясно улыбнулся и оказался совсем рядом, обдав ее теплым запахом мужского тела и морских водорослей.
– Ты звала, моя Марина. – в его голосе смешались рык урагана и ласковый плеск прибоя, а в глазах читались… любовь?.. восхищение?.. Что-то еще?..
Селки протянул к ней руку, потрогал волосы, щеку. Чуть склонил голову набок.
От его взгляда Марину снова бросило в жар. Она не привыкла, чтобы на нее смотрели так откровенно. Тем более – брат!
Ей сложно было совместить маленького брата Генри и этого взрослого мужчину, так похожего на отца, но в то же время незнакомого. И совершенно не хотелось тянуться к нему за лаской и надежной опорой – а он обещал всем своим видом, своим теплом, близостью…
«Нельзя! Это брат, селки. Не смотри на него!» – в попытке одолеть наваждение убеждала она себя, и ей почти удалось, когда Генри засмеялся и сгреб ее в объятия, закружил, а потом подбросил к небу, совсем как отец когда-то, и поймал, прижал к себе.
Марина от неожиданности положила голову ему на плечо, вдохнула морской запах и почти забыла, кто она и где она, когда Генри ее поцеловал. Горячо, властно и нежно, словно имел на это непререкаемое право.
Это было хорошо, так хорошо, словно замерзла под проливным дождем, а тебе дали подогретого вина со специями и усадили в горячую ванну… Ровно два удара сердца, прежде чем Марина опомнилась и застыла. Нет-нет, так нельзя. Не здесь, не с ним! Не с братом!
Наверное, Генри почувствовал ее панику.
Отстранился от ее губ, недоуменно улыбнулся и поставил на землю. Погладил по волосам.
– Не надо бояться, моя Марина.
Марина растерянно кивнула. И в самом деле, не надо бояться, ничего ведь не случилось, Генри не причинит ей вреда. И надо улыбнуться. Они ведь так долго не виделись.
– Хочешь лакричных конфет, Генри? – спросила она первое, что пришло в голову. И улыбнулась.
В глазах брата мелькнуло удивление, непонимание, но тут же сменилось восторгом. Он вспомнил.
– Да! Ты принесла мои любимые леденцы! – Он обрадовался, как в семь лет, и полез потрошить корзинку. – И молоко! Марина, я тебя люблю!
Он вытащил бутыль, выдернул пробку и стал жадно пить. Молоко струйкой потекло по бороде, по заросшей темным волосом груди… Марина отвела глаза: не годится так рассматривать брата, никакое он не чудо морское, – и тихонько засмеялась. Генри так мало изменился! Только что – вырос. А молоко любит по-прежнему, даже пить любит, как и раньше, из бутыли, а не из кружек, хоть кружка и лежит в той же корзине. Сейчас еще и леденец сунет за щеку и скажет: «шпафыбо, Маина».
Он именно так и сказал и глянул на нее лукаво-лукаво, даже похлопал ресницами, в точности как в детстве, когда хотел ее рассмешить. Марина тоже похлопала на него ресницами. И посмотрела искоса – тоже как в детстве, когда они играли в пиратов и пленниц. И, увлекшись, не заметила, как рядом оказались другие селки. С виду такие тяжелые и неуклюжие, морские котики двигались на диво быстро и неслышно. Сразу несколько усатых морд ткнулось ей в ноги, в живот, кто-то пощекотал усами руку.
