Дневники фаворитки - Татьяна Геннадьевна Абалова
— Выбирай, — произнес король — его губы были у моего уха, — останешься с ним, и тогда я его не повешу, или отправишься со мной, но полностью подчинишься моей воле. Скажу умереть, умрешь.
— Я отказываюсь выбирать, — на раздумья хватило мгновения. — Никто на свете не заставит меня жить с убийцей, но и палачом ему я не стану.
— Думаешь, король не убийца? — даже голос Дикрея изменился. Дрожь пробрала меня до кончиков пальцев. — Спроси у него, сколько невинных погибло в огне, когда он загнал нас в Сабуры?
О пожаре, случившемся весной, когда за болотами выгорело пятнадцать дворов, не говорили разве что груднички.
— Я ничего не слышу, — я закрыла уши руками. Не знаю того человека, что привязан к колесу. Не знаю, а потому не верю.
Король развернул коня, довез до кареты.
— Ты можешь спасти его и вернуться домой. Я отпущу тебя.
— Вы освободите Дикрея?
Король отрицательно покачал головой.
— Его выбор невелик: виселица или пожизненная каторга. Говорят, ты любила его так сильно, что готова была ждать годы, пока он не соберет за тебя выкуп. Если захочешь, я разрешу тебе поехать с ним. На рудниках тоже живут. Живут как умеют.
Я закрыла глаза. Ветер трепал волосы и кидал их в лицо.
— Вы уже знали, что Дикрей и есть тот самый разбойник Гуль, когда…
— Когда заявил о праве первой ночи? — король собрал с моего лица волосы, придержал, не давая ветру разметать их. — Нет, не знал. То решение было внезапным. Я даже не заметил, кто из сидящих за столом жених. Я видел лишь девушку в белом. Чистую, светлую…
— … и намеренно испортили ее чистоту…
— Ты танцевала. И я возжелал тебя.
— Когда вы поняли, что он Гуль? — я опасалась ступить на скользкую тропу.
— Мои люди заметили, что твой брат расплачивался с поставщиками вина фальшивыми вирами — добыча Гуля из подосланного нами обоза. Достаточно было спросить, как золото попало к лорду Гавару.
— Выкуп за меня? — догадалась я. И здесь ложь.
— Мы никак не могли вычислить, кто прячется за личиной Гуля. Понимали, что местный: знает все ходы-выходы, знаком с торговым делом. Хитрый, подлец. За три года ни разу домой не наведался.
— И вы беспомощную меня оставили в руках разбойника?
— Но я же вернулся?
— За перчатками.
— Вчера мы еще не догадывались, на чью свадьбу попали. Это выяснилось гораздо позже. Помнишь, я говорил, что отправил человека уладить твои дела? Я ждал его в условленном месте, и пока ты спала, мы успели побеседовать.
— И послали военный отряд…
— А что было делать? Ждать, когда разбойники нападут первыми? Дикрей кинулся в болота сразу, как только мы уехали. Мои люди его выследили и атаковали с тыла.
— Засада напоролась на засаду. А я оказалась в роли приманки.
— Нетрудно было догадаться, что месть погонит Дикрея за тобой. В усадьбе он не посмел бы открыть рот — крестьяне подняли бы разбойников на вилы. Никто не хочет повторения пожара в Сабурах. Но все произошло, как и ожидалось. Подлость — второе имя Гуля. Он намеревался напасть на карету, сопровождаемую горсткой охотников. Тридцать против семерых.
— И вы хотите, чтобы за таким мужчиной я пошла на каторгу?
— А как же любовь до смерти? Я читал клятвы, записанные на страницах храмовой книги, — Таллен похлопал по карману камзола.
— Моя любовь умерла еще там, в спальне, когда он меня насиловал, — я опустила глаза.
Король спрыгнул с коня, помог спуститься мне. Задержал в своих руках и медленно-медленно поцеловал. Его губы были холодными, как и пальцы, которыми он обхватил мое лицо.
— Ну так как? Домой или со мной?
— Дома меня опять продадут, — ноги мерзли, и я топталась на цыпочках. — И неизвестно, кто достанется в женихи на этот раз: очередной разбойник или старикашка. А вас я более-менее знаю…
— И будешь довольствоваться ролью любовницы?
Король женат, и не мне, нищей дворянке, составлять конкуренцию королеве.
Я дотронулась рукой до живота. Таллен понял.
— Поживем — увидим, — сказал он и приглашающим жестом указал на открытую слугой дверь.
Я кивнула и полезла в карету. Поживем — увидим.
Глава 4. Драконий замок
Когда мы проезжали мимо места разгрома Гуля, телегу уже поставили на колеса и в нее грузили мертвецов. Причем страшной работой занимались не королевские воины, а оставшиеся в живых разбойники. Дикрея я больше не видела. Не сказать, что я стала к бывшему жениху равнодушна: любовь к нему сменили разочарование, обида и даже злость. Мне было жалко того вечно голодного, недосмотренного мальчишку, который воровал у Чесити пироги. Того вихрастого непоседу, вылавливающего в пруду головастиков, или смешно передергивающегося, когда незрелое яблоко оказывалось очень уж кислым. Когда он превратился в головореза? Виноват ли в том мой брат, невольно толкнувший незрелого юношу на преступление? Или пренебрежение к чувствам людей жило в нем всегда? Вспомнить того же старика Хора или пыхтящую от переполняющей ее обиды кухарку, когда мальчишка не только своровал пироги, но еще и надкусил те, что не мог унести? Я ведь знала, что мама строго спросит с Чесити, и толстуха будет тайком вытирать слезы… Так почему я смеялась над шалостями Дикрея? Как я вообще в него влюбилась? Была бы я так увлечена сыном купца, если бы он оказался благовоспитанным юношей, носящим под мышкой увесистую книгу и говорящим заумные слова? Неужели дерзкие, отчаянные, напористые мужчины будут всегда привлекать нас, романтических барышень? Неужели мы сродни мотылькам, летящим в пламя?
Я закрыла лицо ладонями, вспомнив, как навела банду на несчастного вдовца Кархаля. Так смею ли я судить Дикрея?
Нет, я не ищу оправдания его поступкам, я пытаюсь понять прежде всего саму себя. Возврата к прошлому не будет. Дикрей — это боль, которая исчезнет не сразу, а возможно
