Знак обратной стороны - Татьяна Нартова
Что же касается третьей особенности, муж обладал выдающейся памятью. Нет, нет, Слава не заучивал тысячи знаков после запятой в числе «пи» и не мог, прочитав книгу, процитировать любой отрывок из нее. Да и зачем, скажите на милость, заниматься подобной чушью? Гораздо лучше, когда твой спутник жизни помнит дни рождения всех ваших друзей и родственников. Когда не надо ему повторять по десять раз, что ты терпеть не можешь хурму, имеешь аллергию на мед и предпочитаешь молочный шоколад горькому. Слава запомнил это и многое другое с первого раза. А потому хурма мне никогда не предлагается, а моего дядюшку, живущего в Заполярье, муж всегда ухитряется поздравить за нас двоих, задолго до того, как сработает напоминание в моем органайзере.
Оказывается, этих трех отличий вполне хватает, чтобы каждый раз задаваться одним и тем же вопросом: «Ну, и почему, Валерия, именно тебе привалило такое счастье?»
– Потому что дуракам везет, – вздохнула я, наощупь выкапывая из своей коробочки со сладостями очередную мятную карамельку.
Моей же особенностью являлось немереное потребление всевозможных вкусностей без вреда для фигуры. Раньше Славка покупал шоколадки и печенье, оставляя пакеты с ними в свободном доступе. Но видя, с какой скоростью исчезают сладости, обеспокоился и потащил меня к врачу. Анализы ничего не показали. Сахар был в норме, витамины и гормоны циркулировали в моей крови без перебоев. Я весила на два килограмма меньше положенного при своем росте, но в остальном была полностью здорова.
– И все-таки я никак не пойму, куда это все девается? – на пороге спальни возник Доброслав.
Видимо, я снова задумалась, раз не услышала его возращения и снова заговорила вслух. За мной такое частенько водилось, и первое время весьма раздражало мужа. Потом он то ли привык, то ли просто смирился с моим постоянным бубнежом, а еще с попадающими везде фантиками и необходимостью все продукты проверять на наличие меда. В нашей парочке, как оказалось, я больше подходила на роль того самого пресловутого аутиста. Впрочем, его бесконечные бумажные платки (в пачках и поодиночке) и привычка засыпать в одежде бесили меня не меньше, чем его – мои невинные таракашки.
– Мозг занимает всего два процента всей массы тела, а потребляет почти восемьдесят процентов калорий. Это у нормальных людей. А у работников тяжелого умственного труда, таких, как учителя русского языка, все девяносто процентов. Ты не хочешь, чтобы твоя жена упала от истощения? Нет, так вот и не ворчи, – пожурила я супруга, суя последнюю конфету в качестве моральной компенсации в его протянутую ладонь. – На какое время билеты взял?
– На половину восьмого, – закинув руки за голову и откинувшись на спинку стула, невнятно пробормотал Слава.
Чавканье. М-да… Еще один маленький недостаток моего математического гения. Он не может есть карамельки, как все приличные люди. Он с грохотом гоняет леденец из одного угла рта в другой, при этом громко причмокивая. При этом остальную пищу Слава потребляет почти бесшумно.
– Не могу больше, – захлопывая очередную тетрадь, сложила ее к остальным в аккуратную стопку. – Знаешь, у учителей есть особый день сурка. Только он не второго февраля, а каждый раз, когда приходится проверять подобные работы.
– Что на этот раз?
– «Образ Владимира Дубровского в произведении А.С. Пушкина «Дубровский», – почти на автомате отчеканила я. – Сама в школе ненавидела эту тему. Вот скажи мне, почему школьная программа составлена именно так, чтобы привить к литературе максимальное отвращение?
– Ты уже не единожды задавала этот вопрос, – вздохнул Слава. – И я неизменно отвечаю тебе. Те, кто составлял ее тридцать-сорок лет назад, были уверенны, что выбрали самые прекрасные, поучительные и яркие произведения за многие-многие предыдущие столетия. Но они состарились и умерли, а их последователи оказались столь ленивы, что не стали ничего переделывать. Эти люди ничего не читают, Лер. Они не интересуются тем, что твориться в современном мире. А, главное, им плевать на детей. Сами твердили «У Лукоморья» и «Бородино», и считают, что этого вполне достаточно. Кому надо – прочтут другие книги. Кому надо даже смогут полюбить и Пушкина, и Лермонтова. В нашей стране, Лерка, все делается не по собственному желанию, а в пику чужому наказу. Так что смирись.
– Уже… это последние попытки сопротивления… Я прихожу в класс, и вижу совершенно пустые глаза детей. Рассказываю им о солнце русской поэзии, а они под партами комиксы листают. Знаешь, эти…
– Мангу?
– Нет. Какие-то у них другие в моде. Если бы мангу! Там хоть прорисовка порой такая попадается, просто загляденье. А то какие-то уродцы желто-зеленые с кривыми ногами и огромными головами, – погрустнела я, впадая в знакомое всем преподавателям состояние меланхолии, когда возникает навязчивая мысль, что прямо при тебе последующие поколения землян катятся в пропасть дикости и тупости. – Что? Не смотри на меня так!
– Тебе двадцать девять, Лер.
– И? – не поняла я. – А тебе вот-вот тридцать стукнет, и чего?
– Разница между тобой и твоими учениками в семнадцать лет. А теперь отмотай их обратно и посмотри на себя. Да-да, посмотри. Чем ты занималась в их возрасте на уроках? Наверное, не дословным конспектированием учительской речи. Ты сама рассказывала, как втихаря читала Белянина[3]. «Джек – сумасшедший король», да?
– И его в том числе… Это считалось низкопробной литературой. Моя покойная бабушка, помню, пролистала одну из книг и сказала: «Внученька, я надеюсь, не ты купила эту омерзительную глупость. Верни книгу той подружке, у которой ее брала и попроси принести тебе в следующий раз что-нибудь более подходящее своему возрасту». Омерзительную глупость… а сейчас этой омерзительной глупостью забиты сверху-донизу все полки в книжных магазинах. И нет, – тут же предупреждающе подняв руку вверх, поспешила добавить я, – по моему субъективному мнению в любом произведении можно найти если не пищу для размышлений, то хотя бы пару-тройку занятных мыслей. Так что я не разделяю мнение бабушки. Но… мы читали книги. Пусть не великие, пусть выискивая лишь неприличные или смешные моменты, но книги. Черные буквы на серых страницах развивали нашу грамотность, наш словарный запас и воображение. А
