Женаты по договору - Деметра Фрост
Она снова стонет и всхлипывает. Но почему-то с наслаждением принимает все атаки и толчки мужа.
Опять скулит, порывисто выдыхая его имя. Опять просит. Вот только о чем?
Что бы он остановился?
Или чтобы продолжил?
Его пальцы действуют эффективно и правильно, все таки подводя ее к пику.
И отчего-то ей уже не хочется, чтобы это прекращалось.
Боль… Удовольствие… Спазмы… Пульсация… Кажется, за всем этим только обрыв и отчаяние. А вот сейчас… Прямо здесь… Пока муж берет ее… заставляет истекать соками и вкрикивать от каждого упругого толчка…
В этом есть жизнь. Есть дыхание.
Все ее существование здесь.
В какой момент в ее голове и теле настолько все сильно перемешалось?
Почему она страдает и наслаждается одновременно?
Почему стонет от пронзающих ее тело искр и уколов, как будто это самая изысканная и неповторимая на свете ласка.
— Мираэль… — оглушает ее сознание рычащий голос Аттавио, вдруг толкнувшийся в нее с особой силой.
И настолько глубоко, что она снова почувствовала боль.
Но почему-то не испугалась ее. И не отшатнулась.
Только закричала в исступлении и растеклаклась тягучей смолой, не желая ни понимать, ни осознавать — а что это вообще было?
И как теперь с этим жить?
* * *
В момент, когда Аттавио взорвался, кончая в содрогающуюся от спазмов жену, взоорвался и весь мир вокруг. Ошеломленный, мужчина даже не сразу понимает, что с ним происходит, и громко застонал, содрогаясь всем телом.
Опадая на маленькое тело своей жены. Безжалостно сминая всем своим весом это хрупкое и нежное создание.
Но машинально подставив локти и оперевшись на них.
Однако все равно — безжалостно придавливая Миру собой.
Ее тоненький и жалобный всхлип прорывается, как через стену. Но все равно — оглушает и сводит с ума.
Ему одновременно хорошо и страшно.
Горячо и холодно.
Даже озноб начинает бить, будто-то в горячке.
— Мираэль… — зовет он жену до странного охрипшим голосом, ведь не кричал, не повышал голоса…
Только почти изнасиловал, прямо на полу в библиотеке, не сумев сдержать темные и безжалостные порывы, будто какой-то маньяк…
— Мираэль… прости… — бормочет он рассеянно, отпрянув и откидываясь на бок. Проводит ладонью по вздрогнувшему плечику и переворачивает. — Мираэль…
Девушка зачем-то вскидывает ладонь к лицу и трет глаза. Снова всхлипывает. Содрогается… И скулит, как побитый и несчастный котенок.
— Мираэль?
— Не трогай, — шепчет девушка, — Не трогай!
— Черт… Мираэль, посмотри на меня!
Мужчина с силой отводит ладонь жены от ее лица и наклоняется к нему. Вглядывается, хотя в глазах до сих пор мутно и какие-то искры скачут.
Но вспыхнувшие яростью и ненавистью зеленые глаза он видит прекрасно. И машинально отшатывается.
— Бог-творец… — шепчут искусанные губы, — За что ты так со мной?
Мира отворачивает свое лицо и… плачет. Тихо. Но от этого не менее горько и отчаянно.
— Мираэль! — снова повторяет Аттавио, обхватывая ее за скулы, но девушка выворачивается, отталкивается от него и выплевывает короткое и грубое ругательство.
Он давно задавался вопросом, откуда она знает такие слова, но сейчас мужчине не до того. Он понимает, что совершил нечто настолько неприемлемое и сокрушающее, что, если немедленно не примет какие-либо меры…
То просто потеряет девушку.
— Девочка моя… Маленькая… — бормочет от рассеянно, резко хватая ее и прижимая к себе, — Дорогая моя… Прости… Прости…
Конечно, она выворачивается снова. И отпихивается, продолжая всхлипывать и обжигая кожу на его груди своими слезами и прерывистым дыханием. Но мужчина продолжает удерживать ее, притягивает к себе, снова и снова, гладит волосы и плечи, целует в лоб и скулу… Борется с ее сопротивлением максимально аккуратно и ласково, чтобы не причинить еще больше боли.
— Сволочь, — выдыхает она, постепенно, но затихая, — Какая же ты сволочь, Дэрташ… Ну зачем? Что я тебе сделала?
«Ничего, милая, — вспышкой проносится у мужчины в мозгу, — Просто свела с ума и заставила чувствовать себя больным и поехавшим…»
Наверное, надо было озвучить это вслух… Но что-то сдавливает грудь и горло Аттавио, из-за чего он не может выдавить из себя и слова.
И это убивает. Не только его. Но и его маленькую графиню.
И если он срочно не предпримет что-нибудь, они оба рискуют погрузиться в сводящее с ума отчаяние.
Глава 21. Пробуждение
Мираэль плохо запомнила, что было после того безумства в библиотеке. Вроде как Аттавио одел ее и отнес в спальню… Говорил что-то… Обнимал… Прижимал к себе и гладил, хотя ее беспрестанно било и трясло и очень хотелось оттолкнуться, закричать и броситься прочь…
Вот только… Сил никаких не было. Как будто мужчина не только грубо взял ее тело, но и сокрушил само сознание. Показал такие грани… Обнажив такие чувства… Что справится с ними не было ни возможности, ни умения…
Было сложно и от эмоций. Она чувствовала… многое… И слишком сильное, чтобы справиться самостоятельно. И потому боялась, страдала и упивалась одновременно.
Разве подобное вообще возможно?
Мира помнила боль. Помнила животное отчаяние.
Помнила жестокость и грубость.
И в тоже время — невероятное наслаждение и удовольствие.
Она, конечно, знала, что Аттавио может быть грубым и властным.
Но чтобы настолько…
К черту отмахиваясь от всех границ и нормы…
Что же все-таки произошло?
Почему он так с ней?
На утро болят все мышцы. И внешние, и внутренние. Еще почему-то болит горло и раскалываются виски.
Но все перекрывает отчаянная мысль, что, открыв глаза, Мира увидит лежащего рядом мужа. И что она категорически не знает, что говорить и что…
Чувствовать теперь.
Но она переступает через это и, медленно подняв ресницы, поворачивает на бок голову.
И не видит ничего.
Точнее говоря — никого.
Аттавио в спальне нет.
И спальня эта — ее. Красивая. Светлая. Уютная и теплая.
Противный комок подступает к горлу, и Мира, задав рот, вскакивает, чтобы броситься в ванную комнату. Там она едва успевает согнуться над унитазом, и ее рвет — громко и некрасиво, сводя сильнейшими спазмами живот и раскалывая голову.
Окончательно сводя с ума и повергая в отчаяние.
На несколько секунд ее отпускает, но потом — еще раз тошнит, пока желудок полностью не опустошается.
Смыв рвотные массы, девушка заваливается на пол и сворачивается в клубочек. И нет, на этот раз не плачет, а просто мелко трясется, как от озноба.
И не понимает, сколько
