Мельничиха из Тихого Омута (СИ) - Лакомка Ната

Я умышленно не заводила разговора о том, что произошло ночью возле голубятни, а когда судья пытался делать намеки, сразу прощалась.

Вечером я снова поджидала его, чтобы забрать пустую чашку и вручить другую - с ужином, но снова отказывалась говорить о чем-либо, кроме погоды и работы на мельнице.

Мельница - вот что сейчас было самым важным. Пока ремонтировали мельницу графа, я старалась не упустить ни одного грошена, старательно складывая в поясную сумочку монетку к монетке, а вечером записывая доходы. Жонкелия ворчала, что я совсем обленилась, но не мешала мне заниматься тем, что казалось ей совершенно ненужным.

А у меня, наконец, появилось время для бухгалтерии, потому что теперь на мельнице жили два мужика, которые таскали мешки и засыпали зерно в жернова.

Но я взяла задаток у графа, и надо было задаток оправдывать.

Поэтому я прихватила с собой почти все деньги, когда в заранее оговоренный день вместе с господином Квакмайером и ещё одним уважаемым господином отправилась в город, чтобы заключить договор по долгу. Уважаемый господин - мой второй свидетель - оказался деревенским шорником, у жены которого я покупала масло и сметану отменного качества. Он вольготно расселся в повозке лавочника, наслаждаясь путешествием, насвистывал и ласково поглядывал на меня и на Сюзетт, которая поехала в город вместе с отцом.

Время от времени шорник начинал вполголоса напевать песенки про прекрасных дев, чьи щечки румянее яблок, но после многозначительного покашливания Квакмайера смеялся и умолкал.

Что касается меня и Сюзетт - мы не обращали на шорника внимания. Во-первых, он был весь седой и тощий, как вяленая вобла, во-вторых, мне было о чем подумать по дороге, а в-третьих, Сюзетт болтала, как заведённая, донимая меня деревенскими сплетнями. Она шептала мне на ушко, прикрываясь ладошкой. Порой в её рассказах мелькали имена Модести и Хизер - первая была «глупая, как поросёнок», а вторая «злая, как собака». Из этих сплетен невозможно было узнать ничего интересного о ведьмочках, но я делала вид, что слушаю очень внимательно, иногда выдавая что-то вроде: «Да что вы?», «Неужели?», «Ничего себе...».

В городе мы первым делом завернули к нотариусу. Вопреки моим надеждам, кредиторы моего мужа заявились без опозданий - я передала письмо для них через судью Кроу. Притащили они и расписки Бриско. Нотариус и я осмотрели их самым внимательным образом, но придраться было не к чему. Я не могла опровергнуть, что расписки написаны моим мужем, поэтому пришлось признавать долг в той сумме, в какой он есть, и составлять договор.

По предъявленным распискам и с пересчетом процентов, я была должна гончару -восемьсот тридцать семь серебряных монет, а плотникам - по пятьсот тридцать семь. Условия оставили прежними - по серебряной монете за десять дней просрочки. В качестве первого взноса по долгу я сразу уплатила один золотой, который равнялся двенадцати серебряникам. Получилось - по четыре серебряных монеты на каждого кредитора. Произведя в уме нехитрые арифметические действия, несложно было убедиться, что если я буду платить по золотому в месяц, то выплачивать один только долг мне придется пять лет. А проценты за просрочку будут набегать и набегать. Это значит, что мне надо поторопиться с уплатой долга, если я не хочу платить до конца своей жизни. Но сейчас, хотя бы, я получила фиксированную сумму и начала выплаты - а это гарантия, что меня и мамашу Жо не загребут за долги в тюрьму.

- Приятно иметь с вами дело, хозяйка, - сказал с отвращением гончар, когда договор был подписан, и его слова совсем не соответствовали тону. - Всего доброго, - и он протянул руку, чтобы взять расписку, которая лежала перед нотариусом.

Я оказалась проворнее и схватила все три расписки.

- У нас новый договор, - сказала я, сворачивая расписки трубочкой и засовывая себе за корсаж. - Расписки теперь мои.

- Это что делается?! - переполошился гончар. - Отдавайте их немедленно!

- С чего бы? - парировала я. - Чтобы через год вы предъявили их по новой? Точной даты-то на расписках нет.

- Вы нас в мошенничестве обвиняете? - гончар сжал кулаки, плотники тоже заволновались, но рядом находились нотариус, Квакмайер и шорник, и до потасовки дело не дошло.

- Не обвиняю, - ответила я, примиряющее. - Просто защищаю свои права. Кто знает, кому в руки попадут эти расписки?

Кредиторы приготовились спорить, но нотариус принял мою сторону.

- Дама права, - сказал он важно. - Новый договор составлен, теперь расписки утратили силу. Они вам не нужны, судари мои.

- Тогда их надо уничтожить! - выпалил гончар.

Он так и смотрел на мой красный корсаж, но вряд ли с сексуальными намерениями. Жадность - вот что было в его взгляде. И жадность была вовсе не к женским прелестям.

- Они останутся у меня, как память о покойном муже, - заявила я холодно и для верности прижала ладонь к краю корсажа.

- Это её право, - поддакнул нотариус.

- Это глупо! - возмутился гончар, и товарищи его поддержали.

- Совсем нет, - усмехнулась я. - Если вдруг кто-то предъявит новую расписку о долге моего мужа, мы сможем сличить почерки. Я всего лишь бедная наивная женщина, которую так легко обмануть. А с этими расписками обмануть меня будет труднее.

Гончару пришлось отступить, и он что-то прошипел сквозь зубы. Я была почти уверена, что он сказал «ведьма». Когда кредиторы удалились, нотариус вручил мне мою копию договора, я расплатилась за услуги, и в сопровождении Квакмайера и шорника покинула здание нотариата.

- А вы там были молодцом, - похвалил меня Квакмайер посмеиваясь и подкручивая ус, когда мы уже подошли к повозке, которую охраняла Сюзетт. - Не хотите подработать у меня коммивояжёром? Плачу по две серебряные монеты в месяц и пять процентов от каждой сделки.

- Благодарю, хозяин, - ответила я ему в тон, - но у нас с графом Фуллартоном намечается одно выгодное дельце, и я не могу распыляться.

- Дельце? - сразу навострил он уши.

- И крайне выгодное, - я таинственно понизила голос. - Но он просил меня молчать, и -простите меня! - я не скажу больше ни слова.

Шорник забрался в повозку, но я не спешила забираться следом за ним.

- Вы не с нами, хозяйка? - спросил Квакмайер, садясь рядом с дочерью. - Мы на рынок, буду покупать товары и по вашему списку. Сможете выбрать то, что вам нравится.

- Полностью полагаюсь на ваш вкус, - широко улыбнулась я. - У меня кое-какие дела в городе, поэтому встретимся на площади, возле ратуши. Во сколько мне быть там?

- Э-э... - Квакмайер мысленно прикинул время, - давайте в два часа.

- Буду непременно, - я приветливо кивнула Сюзетт и отправилась разыскивать кузнеца.

Кузницу я нашла довольно быстро, даже не слишком заплутав, и сделала заказ - две прямоугольные сетки из тонкой, но прочной проволоки, с мелкими ячейками, размером локоть на полтора.

- И припаяйте в самом низу решетки вензель, - попросила я. - С моими инициалами. Что-нибудь покрасивее, с завитушками.

- Решили поставить решётки на окна? - спросил кузнец. - Но лучше сделать ячейки покрупнее, иначе будет слишком темно в комнате.

- Это для чулана, там свет ни к чему, - заверила я его, заплатила задаток и отправилась к кожевнику, чтобы купить самого хорошего мездрового клея.

Конечно, в бумажном деле лучше бы пошел рыбный, но я не знала, смогу ли сделать его своими силами, поэтому решила не рисковать.

К двум часам я была уже на площади, с куском клея в холщевине и с вафлей в руке. Квакмайеры подъехали на гружёной до бортов повозке, шорник был немного навеселе, я уселась рядом с Сюзетт, и мы покатили в Тихий Омут.

- А что у вас тут за дела, хозяйка? - вежливо спросила Сюзетт, которую я щедро угостила вафлей.

- Занимаюсь благоустройством дома, - ответила я небрежно. - Зима, знаете ли, близко. А у нас все окна повыстеклены.

- Стёкла дорого стоят, - заметил лавочник, лениво понукая лошадей. - Но дороже обойдется доставка. Дорога у вас на мельнице - ну и дорога!