Мой личный шеф - Надежда Мельникова
— Дорогая, пойдём раскладывать вещи, а то не успеем на обед. Ты наверняка проголодалась. Говорят, тут очень вкусно готовят и дают к компоту сладкие булочки.
Но Алёна получила слишком много информации и, продолжая прыгать по коридору, пытается её переварить.
— А почему ты только сейчас мне сказал, что ты мой папа? — вдруг выдает дочурка, подгибая попеременно то правую, то левую ножку.
— В смысле? — мрачнеет Султанов, и мы с ним переглядываемся.
Я начинаю нервно кусать губы.
— Ты мамин директор. Почему сразу не сказал, что мой папа? Ты не хотел быть моим папой?
И снова мы стреляем глазами друг в друга. Вместо умиления в горле пульсирует страх. Я не знаю, как ей объяснить. Понятия не имею, как донести до неё, что папа с мамой так сильно друг друга любили, что ещё сильнее друг друга обидели.
— Я всегда хотел быть твоим папой, — хрипит Султанов, явно тоже не знает, как быть.
Мы в коридоре санатория, мы даже в номер не вошли, а вопросы решаем такие, от которых ладошки мокнут.
— Так почему ты только сегодня сказал? И ты, мама, почему мне не сказала?
Я не могу придумать ничего, что бы могло стать причиной. У меня голова не работает. Она маленькая девочка, а мы взрослые, и мы должны были думать о ней. Я должна была думать.
— Потому что я уезжал в другой город и много болел. Твоя мама, она ни в чём не виновата.
— Не надо. — Отлипаю я от стены. — Виновата. Когда ты родилась, я не сказала папе про тебя.
Сколько можно врать и изворачиваться? Не думаю, что имеет смысл ждать до шестнадцати лет с этой информацией. Ребёнок подрастёт и возненавидит нас обоих. Опять подступают слёзы.
— Это я виноват. Я приревновал твою маму к другому дяде и не женился на ней.
Султанов стоит словно вкопанный. И, запихнув руки в карманы, так же как и я кусает губы. Мы оба боимся реакции маленькой девочки. Мы оба перед ней виноваты.
— Не женился? Бабушка говорила, что какой-то козёл бросил маму на свадьбе. Сбежал к другим тётям. Я слышала. Она говорила это соседке! Так это был ты?!
Ну почему она иногда совсем ребёнок, а порой такая взрослая? Иногда ничего не понимает, а сейчас вот сумела сложить всё в единую цепочку.
Слёзы радости в глазах нашей дочери сменяются на ужас и обиду.
— Бабушка, говорила, что ты должен сгореть в котле у чертей!
Ох уж эта моя мать со своими сплетнями и проклятиями.
Развернувшись, Алёна убегает. Быстро оказавшись у лифтов, она жмет на кнопку. Дверцы открываются. Она залетает внутрь. Мы с Султановым, побросав вещи, спешим за ней. Но в это время, как назло, сразу из двух номеров напротив горничные выкатывают тележки, и мы теряем драгоценное время. Пытаемся их как-то растолкать, но женщины только проклинают нас, вместо того чтобы пропустить. В итоге, добравшись до лифтов, мы жмём на обе кнопки сразу: я правую, Султанов левую. Его кнопка тухнет, а моя хоть и горит, но от этого ничем не легче: лифт никак не приезжает.
Султанов снова и снова давит на свою, она как-то странно работает: то мигает, то горит. В конце концов именно к нему приезжает лифт. Мы быстро вваливаемся в кабинку. Марат истерично тычет на единицу. Но, проехав два этажа, кабинка дёргается и зависает. В довершение всего гаснет свет.
Глава 41
— Помогите! Моя дочь! Моя Алёнка! Там мой ребёнок! — Рвусь к двери, пытаясь то ли выломать её, то ли позвать на помощь.
Тарабаню по металлу кулаками.
— Так. Спокойно, моя родная, всё будет хорошо! — Марат на ощупь находит меня и, развернув, прижимает к себе, стискивая в объятиях.
— А если с ней что-то случится?! Она же маленькая! — Дёргаюсь, вырываясь. — А вдруг она тоже застряла в лифте? Ей плохо! Ну что я за мать?!
— В первую очередь нам с тобой нужно успокоиться. — Он выпускает меня и настойчиво гладит по голове. — Что делать, если застрял в лифте, Виолетта?
Ничего ему не отвечаю. Не знаю я, что делать. Не могу я ни о чём думать, кроме дочери. Меня трясёт, тошнит и качает. Я мало что вижу, только очертания стен, потолка и его крупной фигуры. Разве не должно было сработать аварийное освещение?
— Нажать на кнопку вызова диспетчера, — произносит с интонацией руководителя нашего дружного школьного коллектива, — кнопку, которая расположена на цифровой панели лифта. Дай мне, пожалуйста, свой мобильный. Мы попытаемся найти её. Обычно она обозначена телефонной трубкой. Диспетчер примет вызов, проведёт краткий инструктаж и сообщит примерное время прибытия ремонтной бригады. Это же не старая многоэтажка на отшибе. Уверен, нас освободят быстрее, чем ты думаешь.
— Нет у меня телефона! — Толкаю его, ощупываю себя. — Он остался в сумочке, она упала, когда мы побежали за Алёной. А твой где?
— А мой разрядился.
— Что ты за крутой мужик, если в самый ответственный момент у тебя ничего не работает!
Слышу, он усмехается.
— Признайся, Султанов, и не смей мне врать! Ты специально разорался в холле о том, что Алёнка твоя дочь!
— Не то чтобы…
Кажется, он ощупывает стену в поисках кнопки. Ползает по ней, как паук с огромными мохнатыми лапами.
— Султанов! — истерю, потому что волнуюсь.
Задыхаюсь, сохранять спокойствие всё сложнее. Да ещё всё время перед глазами Алёнка, попадающая под машину.
— Она приехала сюда на автобусе и может побежать прямиком на трассу!
— Моя дочь не настолько глупая, а вот напугать родителей, чтобы они поняли, что неправы, — это да! Ребёнок совершает побег, оказавшись в стрессовой ситуации. Я директор школы, мы изучаем психологию. И, как самый близкий ей человек, ты должна сосредоточиться и подумать, куда она рванула. Если, конечно, не сидит в соседнем лифте. Здесь есть детские площадки, беседки, река, лес. Ещё один корпус. Ну же, Виолетта, сконцентрируйся и подумай. А насчёт объявления о своем отцовстве — да, я сделал это нарочно, потому что давно решил быть с вами. Сказал, зато дела пошли быстрее.
— Если бы ты сказал это позже, она бы не убежала!
— Не факт.
Затем он довольно вскрикивает: ему после нажатия той самой заветной кнопки отвечает диспетчер. Поговорив с ней, он садится на пол.
Ждём помощи. И Султанов продолжает:
— Она сообразительная малышка. И рано или поздно случился
