Между Сциллой и Харибдой (СИ) - Вонсович Бронислава Антоновна

— Что? — не удержалась я.

— Донья, я сделала что-то не так? — всполошилась горничная.

— Нет, это я своим мыслям, — отмахнулась я. — Всё хорошо.

— Чего хорошего, — пробурчала Альба, — если та сеньора отправилась прямиком к себе, настрочила записку и отправила её одноразовым артефактом? И только потом распорядилась прислать к вам горничных для уборки и приготовить что-то на ужин.

— Ужин — это уже хорошо, — заметила я.

— Донья? — осторожно уточнила горничная.

Этак пойдут слухи, что вернувшаяся герцогиня не в себе. Причём пойдут с полным на то основанием: никто в себе не стал бы возвращаться туда, где тебя планируют извести, а о том, что изводить некому, никто не знает. Не знаю, в курсе ли развлечений Сиятельных и фамильяров местная прислуга, но догадки наверняка были…

— Я так хочу есть, что все мысли только о еде, — улыбнулась я. — Предлагаю закончить на сегодня со всем этим. — Я помотала рукой вокруг себя.

— И правильно, — заметила Альба. — А то выглядите как умертвие. Разве можно на себя такую пакость намазывать? Вот представьте, уснёте сейчас ненароком, а Его Величеству Теодоро как раз приспичит вас вытащить. Это же за покушение на короля засчитают. И это только в случае, если выживет. Иначе — за убийство.

Рот открывать я не рискнула, но посмотрела на Альбу столь выразительно, что она тут же пояснила свою мысль:

— Вы же не станете утверждать, что не знали о том, что Его Величество хотел вас выдернуть из сна. А если знали, то значит, и готовились. А такая подготовка — это однозначно покушение.

Она развела лапами в разные стороны, чуть не свалилась ко мне в ванну, чудом удержалась, раздражённо фыркнула и перепрыгнула на столик, на котором были разложены маникюрные инструменты и стояли баночки со всякой косметологической ерундой. Альба понюхала одну из них, громко чихнула и принялась умываться, как самый обычный котёнок. Дальше я её не видела, потому что с меня начали смывать всё, что намазали раньше, и я закрыла глаза, чтобы в них ничего не попало.

Но это не мешало мне представлять физиономию Теодоро, который бы выдернул такую красивую меня прямиком из ароматной пены, которая бы составила всю мою одежду. Вот только я сомневалась, что его хватит удар. Удар, скорее, хватил бы меня, поскольку Его Сиятельное Величество принял бы меня за какое-нибудь потустороннее существо, которое нужно срочно упокоить. Да, перед похоронами меня бы отмыли и Теодоро осознал бы свою ошибку, но к жизни его недолгое сожаление меня бы не вернуло.

Наконец я смогла выбраться из ванны и закутаться в мягчайший розовый халат, который не только прекрасно впитывал влагу, но и давал ощущение уюта.

— Я могу идти, донья? — неуверенно спросила горничная.

— Разумеется. — Я посмотрела на себя в огромное ростовое зеркало в ванной и осталась вполне довольна увиденным. — Спасибо. У тебя волшебные руки. Пусть сеньора Риос ко мне зайдёт немедленно.

— Про ужин не забудь, — встревоженно пискнула Альба.

— И ужин тоже пусть принесут сюда. — Тут я вспомнила графское меню и решила сразу внести корректировку: — И не такой, как обычно, а что-нибудь попитательней. Мне нужно восстановиться с дороги.

Моя спальня выглядела теперь под стать мне после ванны: всё было начищено, разглажено, постельное бельё поменяно, а на туалетном столике стоял небольшой букет розовых роз. Недочётов не было, или я не успела их найти, потому что встревоженная экономка появилась почти сразу. Наверное, караулила под дверью, чтобы я не сбежала после ванны. А то вдруг у меня закончились деньги, и я появилась в фамильном замке только для того, чтобы взять отсюда что-то, что можно превратить в звонкую монету? Наверное, в глазах данной особы я была злостной попирательницей морали.

— Сеньора, кому вы отправили сообщение?

— Какое сообщение? — вытаращилась она на меня.

— Прям святая невинность, — хихикнула Альба. — Да только я сама видела, что отправляла.

Я сделала ей знак молчать, потому что её реплики меня ужасно отвлекали, рассеивая внимание, и я боялась не заметить чего-то важного.

— То самое, которое вы пошли отправлять вместо того, чтобы послать сюда горничных убираться, — жёстко ответила я. — На которое вы истратили одноразовый артефакт. Кстати, сколько их у вас ещё осталось?

— Донье Хаго, — предсказуемо ответила экономка. — Ваша тётя так о вас волновалась, что наказала сразу же её известить, если что-то будет известно. Артефактов у меня осталось ещё два. — Она посмотрела на мою неодобрительную физиономию и решила оправдаться: — Донья, в данном случае я действую в ваших интересах, потому что только старшая родственница может служить гарантом вашей безопасности. Стоило вам выйти из-под её защиты — и дело сразу же закончилось похищением. Дона Монтейо задержали, но вас так и не нашли при нём. Кстати, где вы были? — проявила она неуместное любопытство.

— Это уж точно не ваше дело, сеньора Риос, — отрезала я. — Если я перед кем и буду отчитываться, то только перед тётей.

То есть в моём случае я практически никому не подотчётна. Правда, встаёт вопрос с новым опекуном, а для этого должна быть установлена смерть старого. Но тело доньи Хаго найдут разве что археологи в отдалённом будущем, когда проклятое место станет безопасным для раскопок. До этого времени я успею не только состариться, но и умереть.

— Простите, донья, я вовсе не хотела вас оскорбить… — залепетала экономка. — Я беспокоюсь, не нанёс ли дон Монтейо невосполнимый урон вашей…

Она замолчала, поскольку, скорее всего, посчитала неприличным произносить слово «невинность».

— Не нанёс, если это так вас тревожит.

— Слава Двуединому! — Она подняла глаза к потолку. Я тоже, где и обнаружила изящно свисающую с люстры паутину. — Мы так за вас переживали. Молились денно и нощно…

— А должны были не молиться, а готовиться. Одной рукой, так сказать, вычищая паутину с потолка, а другой взбивая сливки.

— Сливки? — удивилась она. — Какие сливки?

— Для торта. Моё появление — праздник?

— Праздник, — согласилась она.

— Значит, требуется праздничный торт.

— Как только донья Хаго появится. — Она что-то углядела в выражении моего лица, потому что попыталась смягчить свои слова: — Вы же сами не захотите праздновать без своей единственной родственницы, спаси её Двуединый.

В дверь постучали, и горничная внесла поднос с весьма скромной закуской: какой-то салат из одной зелени и стакан с напитком подозрительного ярко-зелёного цвета.

— Это что? — холодно спросила я.

— Это ваш ужин, донья, — испуганно пролепетала она, вжав голову в плечи.

— Это не ужин, это еда для коз, — не удержалась Альба. — Донья, это вообще неуважение к вам. Так оставлять нельзя. Порку на конюшне отменили, но можно придумать что-то другое, соразмерное.

— Я сказала, что ужин должен быть плотным, — повернулась я к экономке. — Или пока тёти нет, вы тратите деньги на своё усмотрение? Если у вас даже куска мяса для хозяйки не нашлось, зато паутины на потолке хоть отбавляй!

Я ткнула рукой на люстру, сеньора Риос ойкнула, но не пошевелилась, чтобы что-то исправить, пришлось её подтолкнуть:

— Мне кажется, кто-то здесь не проявляет должного рвения на работе и не хочет оставаться экономкой в этом замке.

— Донья, вы всё равно ничего не решаете, — неожиданно нагло ответила она. — Всё будет так, как скажет донья Хаго. Она приедет завтра утром и устроит здесь всё по своему усмотрению.

— Ой, донья, как всё запущено, — простонала Альба. — Флёром их, донья, флёром, а то так и будет наглеть и ничего не сделает. Похоже, она либо знает, либо догадывается о тайне Эрилейских.

Флёр я использовать всё же не стала, но голосом даванула так, что сеньору Риос вынесло из комнаты, а занесло сеньориту с раскладной лестницей, забравшись на которую она закончила уборку комнаты, удалив наконец паутину с люстры.

А вскоре после этого мне доставили и нормальную еду, с основным мясным блюдом и кучей разнообразных закусок, в паре которых были добавки не по рецепту. Точнее, по рецепту, но не кулинарному, а алхимическому, потому что сонное зелье делают алхимики, а не повара. Пенять на эти мелкие недостатки ужина мы с Альбой не стали, просто проигнорировали неправильную еду. Там и без неё было что поесть. Увлеклись мы так, что прислуга наверняка полночи гадала, с чего герцогиня Эрилейская стала столь прожорливой.