Жена палача (СИ) - Лакомка Ната

- Но тебе некуда его надеть.

Он был искренне огорчен, и на пороге нашего дома я остановила мужа и сняла с его головы черную ленту, разгладив морщинку между бровей пальцем.

- Летом – конечно, некуда, - сказала я, убежденная в своей правоте. – Но осенью театры начнут представлять, и мы обязательно посетим театр. Ты ведь никогда не был в театре?

Рейнар отрицательно покачал головой.

- Тебе понравится. А я буду невероятно счастлива. Знаешь, почему?

- Почему же? – спросил, обнимая меня за талию и притягивая к себе.

- Ты не представляешь, как я мечтаю показать тебе мир, которого ты был столько времени лишен. Но не жалей себя, - я погрозила ему пальцем. – Во многом ты виноват сам. Смотри, эти юные форкаты пришли – и не умерли от страха. Ты произвел на них хорошее впечатление. А на рынок мы уже давно ходим, и всё прекрасно. Пройдет немного времени, и никто не посмеет отнестись к нашей семье пренебрежительно.

- Виоль, тебе кто-нибудь говорил, что ты – чудо? – он подхватил меня на руки и понес вверх по лестнице, в спальню. – Вернее, ты – самое чудесное чудо на свете.

- Конечно, - мурлыкнула я, склонив голову ему на плечо, - мне говорят об этом каждый день.

Прошло еще несколько спокойных и счастливых дней, и меня навестила тётушка. Рейнара как раз не было дома, и я втайне этому порадовалась. Мне хотелось поговорить с тётей Аликс наедине.

Она принесла мне нитки, батист и шелк для рукоделия, и небольшое зеркало, чтобы поставить на туалетный столик.

- Я купила, что тебе может понадобиться, - сказала она, расцеловав меня в щёки, - но твоему мужу придется взять коляску и привезти вещи. На холм коляска не проедет, а носить всё туда-сюда – работа для мужчин, а не для нас с тобой. 

- Мы приедем вместе, - пообещала я, провожая её в столовую и заваривая чай. – Завтра или послезавтра. Как хорошо, что ты принесла мне батист и нитки…

- Самого лучшего качества, - важно похвалилась тётя. – Мы ездили с Клодом  на источники, там чудесные ткачихи. Я ещё и кружев купила, потом заберешь. Тонкие – как паутинка! Ткань так приятно ложится на кожу – как раз, чтобы сшить нижнюю рубашку…

- Нет, я сошью кое-что другое, - сказала я весело.

- Что же? – спросила тётя, любуясь тонким рисунком на чайной чашке.

- Всё, что нужно ребёнку, - ответила я, пододвигая сахарницу. – Этот батист прекрасно подойдёт. А крестильную рубашечку всю украшу кружевами…

Дзинь!

Ложечка вылетела из руки тёти и ударилась о блюдце, а сама тётушка смотрела на меня с таким ужасом, что я немедленно рассердилась, хотя собиралась хранить спокойствие.

- Нет, пока я не беременна, - сказала я строго. – Но надеюсь, что это очень скоро произойдёт. Потому что наш с Рейнаром брак стал настоящим браком. И не надо было потакать моему мужу в его ненужном благородстве. Ах, тётя, тётя! Зачем вы сговорились за моей спиной?  

- Виоль… - пробормотала тётя и побледнела, выдав себя с головой.

- Понимаю, вы действовали из лучших побуждений, - продолжала я, - но как же вы обидели меня… Обидели недоверием, сомнением в моих чувствах. Я уже молчу о том, что вы посчитали ничем чувства Рейнара. Разве он заслужил быть ширмой? Почему вы о нём такого низкого мнения, тётя Аликс? Почему вы считаете, что его невозможно полюбить? Я думала, вы судите людей справедливо, свободны от предрассудков и…

- Ах, Виоль!.. – тётя всхлипнула и уткнулась в платочек, и при виде её слёз мой гнев сразу утих.

- Успокойтесь, тётушка, - я обняла её и прижалась щекой к плечу, как в те дни, когда мы не знали – будет жить дядя Клод или нет, - зачем плакать? Посмотрите, я счастлива. Вы не верите? Но разве форката Сегюр и форката Теннер не рассказали вам об этом?

Теперь тётя стала пунцовой, но прекратила плакать и даже засмеялась.

- Ты меня насквозь видишь, - призналась она, погладив меня по руке. – Честно говоря, я чуть в обморок не упала, когда барышни рассказали мне, как вы с мастером нежно влюблены друг в друга.

- Разве в любви есть что-то плохое? К тому же, в любви к такому человеку, как Рейнар?

- Но он и правда нежен с тобой? – тётя посмотрела на меня с сомнением и тревогой. – Прости, дорогая Виоль, но любовь женщины всегда сильнее, чем любовь мужчины. Я ничуть не сомневаюсь в благородстве мастера, но… Тогда, перед свадьбой… ты была по-настоящему влюблена, я видела это по твоим глазам. Замечала, как ты на него смотришь. А он… он всегда вёл себя сдержанно. Я переживаю, что ты любишь его больше, чем он тебя, и боюсь… - она удрученно замолчала.

- Тётя, он был влюблён в меня с самой первой встречи, - сказала я и не смогла сдержать улыбки. – Но молчал, потому что даже не надеялся, что это будет взаимно.

- С первой встречи?! – перепугалась тётя. – С той ужасной казни?!

- На самом деле, мы встретились раньше, - и я рассказала ей, как сломалась карета, и как под алыми клёнами на берегу реки я увидела человека в маске. – Всё это больше походило на сказку, - закончила я, переживая в памяти ту странную и неожиданную встречу, - а теперь сказка стала явью, и я не представляю, как могу жить без Рейнара.

- Ты опять говоришь только о своей любви, - покачала головой тётя.

- Он тоже говорит мне о своей любви, – заверила я её.

- Дорогая моя, - тётя вздохнула, - ты так добра и наивна. Я молюсь, чтобы…

О чем она собиралась молиться, я не узнала, потому что в это время негромко стукнула входная дверь. Мы с тётей сразу прекратили все разговоры, а спустя минуту в столовую вошел Рейнар. В руках у него была плоская коробка, обтянутая бархатом, а поверх неё лежали свернутые и перевязанные ленточкой шелковые чулки – алые, с золотыми стрелками.

Он не сразу заметил тётю и подошел ко мне, улыбаясь и протягивая коробку и чулки. Он наклонился меня поцеловать, но тут тётя кашлянула, привлекая к себе внимание.

Рейнар резко повернул голову, и лицо у него стало бесстрастным. Несколько секунд они с тётей смотрели друг на друга, ничего не говоря, а потом мой муж сказал безо всякого выражения:

- Добрый день, фьера Монжеро.

Тётя не ответила, продолжая сверлить его взглядом и поджав губы.

Я поспешила развеять неловкость.

- Тётушка пришла к нам в гости, - сказала я нарочито весело. – А это – подарки для меня?

- Да, - ответил Рейнар.    

- Чулки вижу, они чудесны! – защебетала я. - Со стрелками! А что в коробке? – поставив коробку на стол, я открыла крышку.

Внутри лежало ожерелье из аметистов. Три крупных, замечательной красоты камня в тонкой оправе из светлого золота. В одно мгновение я забыла о разговоре с тётей и с волнением посмотрела на Рейнара.

- Нравится? – спросил он, отводя взгляд.

- Оно великолепно, - только и сказала я.

- Если что, я его не украл, - Рейнар криво усмехнулся. – Там есть свидетельство о покупке.

- Это радует, что вам уже отпускают в ювелирной лавке, - сказала тётя сухо.

- Так, пора бы нам всё прояснить, - я скрестила руки на груди, любуясь фиолетовыми камнями. – Вы – два человека, которых я очень люблю. И мне будет тяжело, если между вами сохранится недопонимание. Какие бы соглашения вы не заключали между собой, о чем бы ни договаривались – свою судьбу решаю только я. Не надо сердиться, потому что это я должна сердиться на вас обоих, что вы сговорились за моей спиной. Но я не сержусь. Я от души вас прощаю, и надеюсь, что вы проявите такое же понимание. А ожерелье мне очень нравится, я хочу его примерить, - я поставила перед собой зеркало, которое принесла тётя, и притворилась, что полностью увлечена примеркой, сражаясь с крохотным замочком цепочки.

Тётя и мой муж наблюдали за мной, не произнося ни слова. Молчание затягивалось, но тут Рейнар заговорил:

- Прошу прощения, фьера Монжеро. Но я не смог устоять перед Виоль.

- Это было моё решение, - сказала я, глядя в зеркало и поправляя камни, чтобы лежали ровно. – Ничьей вины тут нет.

Тётушка махнула на нас рукой и улыбнулась, хотя в глазах блестели слёзы.