Между тьмой и пламенем. Часть 2 (СИ) - Элевская Лина

Анджи бледнела все больше и больше по мере перечисления, как видно, догадываясь, к чему клонит королева.

Затем леди Ральда, очевидно, сочтя, что подготовила дочь к скорбной вести, дрогнувшим голосом сообщила о том, что Инерис исчезла, отправившись в путь по поручению ее мужа и их отца. Отряд, отправленный на поиски, вернулся ни с чем. Объявлена неделя всегосударственного траура, ей принесут черные платья и все необходимое – она уже почти взрослая, скоро исполнится тринадцать…

На этой фразе у матери жалко дрогнули губы, на лбу выступил холодный пот, но она нашла в себе силы продолжить:

– Будь умницей, Анджи. Завтра состоится прием соболезнующих из города, ты должна присутствовать. Эйрен слишком мал, поэтому я рассчитываю на тебя. Мы – княжеская семья, и даже в скорби не имеем права публично…

И тут девочка впервые ее перебила:

– Что нашли во время поисков, матушка? – безжизненным, хриплым голосом спросила она.

Королева вздрогнула, недоуменно посмотрела на дочь.

– Ничего, я уже сказала тебе, дитя мое.

– Ничего? Ни следов, ни тела?

Миледи покачала головой.

– Увы… а может быть, к счастью. Не думаю, что у нас… у всех нас хватило бы сил смотреть на него во время церемонии, Анджелис. Мне доложили, что Инерис утонула на глазах у сопровождающих.

Девочка вздрогнула, опустила глаза и прикусила губу. Королева, приняв это за знак согласия, непривычно мягко спросила:

– Желаешь ли ты чего-нибудь, дитя мое?

– Я желаю остаться в детской до конца траура, матушка, – надтреснутым голосом произнесла юная княжна.

Эта просьба была встречена без улыбки, с удивлением и даже легким неодобрением.

– В твоем нынешнем статусе это уже неприлично… Впрочем, тебе тоже нужно время, чтобы свыкнуться с этими страшными новостями, я понимаю, – смягчилась она. – Хорошо, как пожелаешь. Я тем временем отберу для тебя камеристок и служанку…

Не обняла, не попыталась утешить, успокоить... Неудивительно, что леди Анджелис при ней не пролила ни слезинки.

Няня совершенно не разбиралась в политике, но нельзя вываливать на ребенка такие известия и затем спокойно рассуждать о приличиях, платьях и комнатах… Ей даже не говорили, что леди Инерис исчезла, а тут сразу – погибла, и ты займешь ее место…

Права, видно, леди Инерис. Не любит ее королева… то есть не любила...

Всплеснув руками, пожилая женщина уткнулась в передник, пытаясь приглушить рыдания.

Когда за королевой закрылась дверь, леди Анджелис медленно поднялась, пересела с пуфа на диван. И только тогда начала плакать. Горько, без рыданий – по-взрослому и очень страшно.

Сколько раз она ее оттаскивала за руку от двери в покои старшей сестры? Да знай она, чем это все обернется, покрывала бы ее вдвое чаще!

Что-то будет дальше? Хоть бы леди Анджелис побыстрее оправилась… Но, зная, как она любила старшую сестру...

Хотя кто ее здесь не любил?

Помимо королевы, то есть.

***

Анджелис проснулась среди ночи, как по щелчку.

Шторы были неприкрыты, на подушку падал свет луны.

У постели сидела няня, облокотившись на спинку низкого кресла, и чуть похрапывала.

Анджи недоуменно нахмурилась, а потом вспомнила визит матери…

По щекам безмолвно побежали слезы.

Но через некоторое время Анджелис отерла их, решительно напомнив самой себе: «Тела же не нашли, мать так и сказала. То, что нет следов, еще не говорит о том, что она непременно умерла. Это Инерис, если она почувствовала опасность, она могла и спрятаться так, что никто бы ее не обнаружил… Взрослые вечно делают поспешные выводы. Инерис и не такое могла, она же всегда твердила, что надо быть готовой ко всему! И плавала она отлично – какое утонула? Значит, надеяться можно... Можно? Нужно!»

Анджи решительно кивнула.

Правда, еще остается вопрос: куда ходила ее мать как раз перед этим печальным событием, когда она видела ее из окна башенки?

Жуткое, но несомненное совпадение.

Анджелис стало не по себе.

Не может же быть, чтобы мать имела какое-то отношение к тому, что произошло? Они всегда жили дружно, спокойно… Хотя как спокойно она объявила ей сегодня о трауре!

Правда, траур же недельный, и половина срока уже за плечами… и да, мать всегда старалась соблюдать приличия, что в семье, что в обществе.

Интересно, а удосужилась бы она ей сообщить, если бы завтра не было официального приема соболезнующих? Эти три дня что-то не торопилась! И няня ничего не говорила, и горничные. Все молчали! Неспроста же!

Но если… если Инерис жива и вернется («Жива! Вернется!» – непреклонно заявила надежда), то ей, может, помощь нужна? Вдруг это заговор? Может, отец ее и отослал прочь, что за ее жизнь боялся, а заговорщики проследили? Вдруг это все так и было задумано?

Анджи прикусила губу.

Нужно будет постараться понаблюдать за происходящим. Жаль, что она, в отличие от сестры, никого здесь не знает, не знает, к кому обратиться, не имеет права никого вызвать на аудиенцию… Мать даже камеристок ей выбрать не разрешила, а значит, наверняка будет за ней следить. Точнее, как она выражается, «присматривать». Леди-наследницей она будет только на словах – как минимум до своего совершеннолетия.

Ее сестра жила при дворе, знала всю его изнанку. Она же не знала ничего.

Значит, надо быть очень, очень осторожной. Мать вряд ли что-то сделала с сестрой, но она в последнее время вела себя странно, и на это Анджи не могла закрыть глаза. Почти не заходила к ним, даже к Эйрену… Без Инерис это ощущалось особенно отчетливо.

Снова набежали слезы, но она опять их вытерла.

Даже если сестра вернется, пока она осталась одна, и если заговор был, то ей тоже может грозить опасность, да и матери тоже! Значит, надеяться надо только на себя... разве что от няни Агнес подвоха можно не ждать.

Хм… она может выбрать себе любые комнаты, так сказала мать. Немного, но хоть что-то…

Осталось понять, как этим разрешением воспользоваться. А время для раздумий у нее, к счастью, есть – до конца траурной недели.

На следующее утро леди Анджелис проснулась с сильнейшей болью в горле. Никто не придал этому значения – няня растрезвонила живо о том, что девочка вчера весь день проплакала до самой ночи и сорвала голос. Говорить она не могла, но это ее совершенно не расстраивало. Тем более что мессир Тельс уверил ее в том, что недомогание временное и очень скоро прекратится, и выписал леденцы...

Вкусные, апельсиновые.

После визита лекаря пришлось облачиться в принесенное черное платье.

Стоя перед зеркалом, Анджи успокаивала себя мыслью о том, что причины для траура, возможно, нет. А значит, нужно только немного подыграть.

С этим она уж как-нибудь справится!

***

Кэллиэн нахмурился. Он, сам того не сознавая, изменил себе – обычно бесстрастное, сейчас его лицо выдавало напряжение.

И неспроста.

Ему удалось, подвергаясь риску, провести тот обряд... но, возможно, лучше бы не удалось.

Кэллиэн хорошо помнил, как совсем недавно читал заклятья, поочередно касаясь разложенных на столе ягод-символов в разноцветных чашах (все из натуральных полудрагоценных камней), кинжала и черепа, привольно мешая черную магию с материальной. Помнил, как за окном полыхнула зарница – побочный эффект от ритуала. Помнил, как кровь князя, непривычно вязкая, обагрила четыре глазка эдокавы. Помнил, как чернильная тьма, мгновенно собравшаяся в глазницах черепа, едва последнее слово поставило точку в приготовлениях, хлынула вовне и на миг затопила сознание. Как она манила к себе. Как обещала упоение былой властью над жизнью и смертью.

Он едва не оступился на этой грани, но устоял.

На этой грани наложил заклятье, не дающее жизненной силе покидать свое вместилище. По сути, попытался превратить князя в накопитель его собственной жизненной силы. Такие накопители были в ходу в черной магии.

И сразу же понял: этого будет недостаточно.

Энергетические сосуды, словно в насмешку, снова лопнули, едва он повелительным тоном, простерев руку к «жертве», договорил последние слова и стер переплетенный символ смерти и жизни со своей ладони.