Йэн Уотсон - В Верхнем меловом периоде с Летним пламенем

Уотсон Йэн

В Верхнем меловом периоде с Летним пламенем

Уотсон Йэн

В Верхнем меловом периоде с "Летним пламенем"

Перевел с английского Олег БИТОВ

Дождь вымочил Бирмингем до нитки. Прогноз обещал ненастье для всей южной половины страны. На что похожа погода в верхнем меловом периоде? Меня это почти не занимало. Правда, Сью сварила мне кофе и подала тосты, но прощание вышло более чем прохладным. Я ведь утаил от нее мрачную правду о состоянии наших финансов, и в ее глазах новая моя поездка к издателям выглядела затеей легкомысленной, никому, кроме меня, не нужной, а то и унизительной. А Джульетта клянчила не переставая: ну почему ей нельзя поехать летом в Италию вместе со всей школой?

- Неужто она не может удовольствоваться экскурсией в Лондон, тем более нынешним маршрутом через подобие райских кущ? К технологическим чудесам люди привыкают поразительно быстро. Это уже вчерашний пирог, а вчерашнее кажется зачерствелым - в точности как моя "Весенняя роса", которую прекратили покупать в ожидании давно обещанного продолжения.

На платформе вокзала Нью-Стрит темнокожая девушка обратилась ко мне с вопросом:

- Как долго ехать до Лондона?

В руках у нее был саквояж, тяжелый с виду, но она почему-то не опускала его на платформу. Откуда она - из Пакистана, из Бангладеш? Или дитя от смешанного брака, с примесью европейской крови? Правда, ее выдавал британский акцент: сама она отсюда, из Бирмингема.

Девушка была хороша собой - ладная фигурка, тонкие черты лица, копна волос цвета воронова крыла и блестящие угольно-черные глаза. Одежда - джинсы и зеленая куртка с капюшоном. Мне показалось, что она проверяет меня на расовую терпимость, и я намеренно улыбнулся:

- Восемьдесят миллионов лет. Разумеется, расписание уверяет, что всего восемьдесят минут.

- Целая вечность...

Ей было лет семнадцать. Едва начинает жизнь, и дай-то Бог, чтобы британское правительство не вздумало выслать ее "обратно" в какую-нибудь кошмарную деревушку, где она в жизни не бывала, - в засиженную мухами дыру на берегах Инда или Брахмапутры. Но до этого, надеюсь, все-таки не дойдет.

Девушка бросила взгляд вдоль платформы, где собралось уже сотни две пассажиров, встретилась глазами с молодым бородатым азиатом, одетым так же, как она. По платформе, если посмотреть в обе стороны, были рассеяны еще десятка два молодых людей - выходцев с Азиатского континента, все с вещмешками и сумками на молниях. Ничего особенного, но ведь обычно они норовят держаться все вместе... Копна волос колыхнулась, и я заметил на щеке у девушки вертикальный шрам. След удара кинжалом?

Она опять обернулась ко мне и что же увидела? За годы преподавательской работы энергии во мне поубавилось: я остался франтоватым, склонным носить галстуки бабочкой, и бородка у меня была аккуратная, зато каштановые волосы, спереди густые, к макушке редели и были уже почти не в силах прикрыть сверкающую лысину. Среди моих студенток попадались такие, кто находил меня интересным, но их было немного. Сегодня на платформе стоял потрепанный и обрюзгший мужчина средних лет, лысеющий, бородатый, одетый в промокший широкий макинтош, приличный твидовый пиджак и брюки в клеточку, но на ногах у него болтались замшевые ботинки, потертые и отсыревшие. Наверное, для молоденькой девушки я был чем-то вроде скрюченного антиквара: "Я граблю самого себя, мадам, но согласен отдать вам этот чайничек за десятку..."

- Вы же имели в виду дважды восемьдесят миллионов лет, не так ли? спросила она. - Поезд перескакивает в прошлое, а затем он должен еще и вернуться в настоящее...

Я приветливо кивнул. Все что угодно, лишь бы отвлечься от того, что ждет меня в конце пути.

- Надеюсь, мы увидим трицератопса, - отозвался я, хотя, по правде говоря, меня это ни капельки не занимало. - Каждый должен хоть раз увидеть старика трицератопса. Почти символ нашего города, верно?

Нашего, то есть ее города и моего. Она рассмеялась:

- Вы намекаете на скульптуру у "Бычьего круга"? Бык со склоненными рогами считался эмблемой самого старого в Бирмингеме торгового центра. Даже после того как прежние стены снесли, а центр переустроили в соответствии с требованиями новейшей технологической моды, скульптура у входа осталась на месте. И бык, встречающий покупателей, поразительно напоминал разъяренного трицератопса. На деле трицератопс вовсе не бык, а сверхносорог: достигает семи метров в длину, весит по тонне на каждый метр, три рога выставлены перед кружевным костным жабо, а исполинский хвост ящера, как руль у самолета. Года два назад я видел по телевизору фильм, снятый с борта экспресса "Интерсити". Хотя в последние годы мне было, в общем-то, не до телевидения.

- А может, нам повезет, и мы увидим целое стадо, - подзадорил я девушку.

- Почему бы и нет!.. А вот и наш поезд!.. Экспресс "Интерсити" втягивался под своды вокзала, двери купе распахивались еще на ходу. На платформу высыпали пассажиры из Лондона - деловые костюмы, черные чемоданчики с бумагами, общая спешка. Девушка села в один вагон со мной и расположилась у окна напротив, заняв соседнее кресло своим саквояжем. Продолжает испытывать меня на терпимость? Понуждает заметить ее шрам? Я сидел лицом к Лондону, она лицом к Бирмингему.

- Меня зовут Анита, - сообщила она.

- А меня - Бернард.

- И чем же вы занимаетесь, Бернард? Мне показалось, что у вопроса более глубокий подтекст: сделал ли я что-нибудь, чтобы помочь ей и другим британцам азиатского, африканского и Карибского происхождения, чтобы как-то облегчить их тяготы? Ну что ж, я написал роман, призванный разжечь воображение читателей, увести их в иные удивительные времена.

- Я писатель. Бернард Келли. Написал роман под названием "Весенняя роса". - На ее лице не отразилось ровным счетом ничего, и я продолжил: - Сюжет из эпохи Возрождения. Искусство, любовь, смерть, революция. С фантастическими поворотами и волшебными элементами неоплатонизма, почерпнутыми у Пико делла Мирандолы и Марсилио Фичино...

- Революция... - задумчиво повторила Анита.

- Сейчас я пишу продолжение под заглавием "Летнее пламя", В этих двух словах...

Поезд дернулся и пришел в движение. Прополз старым прокопченным кирпичным туннелем под Мур-стрит Рингуэй, секунд на десять выкатился под ливень и тут же нырнул в туннель времени - в сплошную кипящую грозовую тучу внутри энергетической арки, перекрывающей оба пути. И вынырнул под солнце мелового периода, в ландшафт без следа человеческой деятельности. Ни суетливых мегаполисов, ни заводов и автостоянок, ни каналов и свалок, и никаких развалин викторианских мануфактур, ставших ныне убежищами гангстеров.