Реверанс со скальпелем в руке - Тамара Шатохина
Потом ею заинтересовался маркиз, прибывший из Парижа. Да и сам он… после их общего разговора и особенно вида её во время операции — увлеченного, строгого, уверенного… и трогательной женской слабости после. Вскоре полковник пригласил их с доктором к себе, чтобы огласить приглашение на бал.
Маритт дю Белли пришла в таком же темном платье, только чуть поновее, но образ её все же претерпел изменения. Это бархоткой прошлось по его самолюбию — сделала прическу для него? Не ту — вычурную и с многочисленными украшениями, которые носили аристократки Парижа и Королевского двора, а ту, которую граф помнил у своей мамы — высоко собранные волосы каскадом ниспадали на плечи, и как-то хитро, ярусами поднимались надо лбом. Корсета под старушечьим платьем по-прежнему не угадывалось.
Но для графа он уже был делом вторым… его развлекала её манера держаться, разговор и поведение — ровное, уверенное и с чувством личного достоинства. Женщина теряет своё достоинство вместе с честью — общее расхожее мнение. Но, похоже — баронесса его не разделяла, потому как не могла не понять тогда, что её почти бесчувственным состоянием грязно воспользовались… А вела себя после этого, как королева в изгнании.
Огласив приглашение и свой разговор с маркизом почти дословно, он угостил по просьбе Дешама их обоих кофе. И непонятно с какого резона получил немыслимое удовольствие, напряженно наблюдая, как баронесса осторожно пригубливает из чашечки, блаженно щурясь и явно получая изысканное наслаждение. Как и он сам, наблюдая эту картину.
А потом он сделал вид, что чертовски занят. Доктор и баронесса ушли, а он стоял и долго смотрел им вслед — пока не скрылись за рядами палаток. Понять, что именно он чувствовал, было сложно. Угрызения совести? Да, несомненно — это было. Но было и что-то еще. Желание как-то восполнить то, что нечаянно сотворил? Ведь явно же она переживала по этому поводу! Пока было нечем… Старый ковер и сундук из его палатки — не в счет.
Наверное, было еще вполне объяснимое желание понять — он совсем не понимал эту женщину. Неясен был смысл и причина её поведения и действий — непохожих ни на что, виденное им до этого. А загадка, как известно, всегда привлекает.
Глава 17
— И что это было, мсье Дешам? — осторожно и нервно интересовалась я, — вы буквально оттоптали мне ноги, и стукнули сапогом прямо по головке таранной кости.
— Ботинком, pardonnez-moi, — озабоченно оправдывался доктор, — я видел, что вы готовы были наговорить глупостей. Нельзя отказываться… Отказавшись от приглашения наместника, вы навсегда закроете для себя вход в местное общество.
— А зачем… — наклонилась я и потерла щиколотку: — Объясните, зачем оно мне сдалось — их общество?
Дешам, отвернувшись, промолчал, а я задумалась, успокаиваясь. Дальше шли молча. Только иногда машинально отвечала на приветствия и улыбалась, узнавая знакомых солдат. И вспоминала наше «кофепитие» под дубом, на которое напросился доктор, рассыпчатое песочное печенье, танцующие на ветру края белой скатерти, удобные кресла… И уважительный, деликатный разговор необыкновенно приятного мужчины. А потом и тему, от которой я вначале зависла, а дальше подключился мэтр…
А доктор сейчас молчал, потому что ему просто нечего ответить — после нашего с ним разговора я безответственно расслабилась, и вела себя, по его мнению… наверное, все страньше и страньше. Скорее всего, это очередная непозволительная дикость с моей стороны — не желать войти в местное общество. А с другой стороны, действительно — на кой оно мне? Что в нем делать? Хотя стоило прикинуть все плюсы и минусы…
Завести знакомства? Как медику и желательно — с дамами. Не молодыми и глупыми, а умудренными жизненным опытом, чтобы советы мои оценили. А для этого нужно обдумать — о чем говорить? О корсетах — безусловно. Но вначале хотелось бы посмотреть — насколько страшилки о них отвечают действительности? Норма для талии в 33 сантиметра как-то не укладывалась в голове.
Ну… обмороки на балах с летальным исходом, как и сломанные при втягивании ребра, пронзающие легкие — это могло быть, но как единичные случаи. Сильное событие, страшное, потому и стало своеобразной байкой на века. А может быть и выдумкой. Но тогда что делать с тем, что на самом деле существовали так называемые «маточные затычки», которые носили вместе с корсетом, чтобы исключить выпадение матки? Здесь романтическими легендами о трудных дорогах к красоте и не пахнет — сплошная проза. Правда, вряд ли такое могло случиться с девицей, но вот с много раз рожавшей матроной — запросто.
В связи со всем этим опять вспомнилась жаба, которую я нашла на огороде в трехлетнем возрасте — самое яркое из первых детских воспоминаний. Жаба была коричневая, настоящая и забавно прыгала — счастье для ребенка. А уж если поймать! Пока жабу у меня отбирали, из неё полезли кишки — отдавать я её не собиралась, и вся сила сопротивления взрослому произволу ушла на то, чтобы её удержать.
Почему-то память и воображение плотно увязали ту зябку и корсет в единое целое. Поэтому, когда Алэйн в свое время пыталась запихнуть меня во что-то подобное, я отказалась — для полного счастья только корсета мне тогда и не хватало… Но и осталась почти без гардероба я по этой же причине — все наряды Маритт, хранящиеся в замке, были сшиты с учетом его ношения.
— Вы должны быть там в черном, Мари, — вырвал меня из размышлений голос Дешама.
— А сколько обычно длится траур? — уловила я его мысль.
— Это неважно, — качнул он головой, — вас представят, как вдову дю Белли. Хотя бы в этом несоответствия не должно быть.
— Да…? — ясно представила я себя туго затянутой в пышное платье с живописно вываливающейся из декольте грудью и все черное при этом.
— Я найду убедительное оправдание тому, что на балу быть не могу, — приняла я окончательное решение, — ногу сломаю, в конце концов, но позора этого не допущу. Если бы вы меня не пинали под столом, я сразу отказалась бы от такой чести. Слишком много сложностей, мэтр. Я… росла в глуши, поэтому не танцую, не пою, не музицирую, куртуазным речам и игре веером не обучена… да и еще много чему.
— У вас своё — более высокое умение. Начните
