Иная. Песнь Хаоса - Мария Токарева
Она впервые задумалась, как выглядел Вен Аур в бане, обнаженный. Наверное, такой же мускулистый и поджарый, как и в звериной форме. Она вновь смутилась и устыдила себя за такие несвоевременные мысли. Впрочем, они хоть немного согревали, когда прогорел утлый костерок из трута и веток. Мысли и мягкая шерсть. Котя научилась воспринимать спутника единым созданием в разных его ипостасях. Но не люди. Для них само слово «оборотень» означало вечное клеймо опасности.
На следующий день в другой деревеньке у самой дороги сцена почти повторилась. Хотя бы собак не спустили.
«И так нас будут гнать отовсюду. Готова ли ты к этому, Котена? Готова ли?» – размышляла Котя, когда и следующую ночь они коротали на лесной опушке.
Впрочем, лес ей уже казался родным. Здесь никто не указывал, как верно поступать. Природа сама решала, устанавливая свои жестокие законы. Кто-то выживал, кто-то умирал, сливался с прелой землей.
Так они наткнулись на замерзшее тельце рыси. Хищник то ли умер сам, то ли напоролся на острую корягу при прыжке. Глаза лесной кошки остекленели и постепенно сгнивали, шерсть свалялась и померкла. Котя остановилась в нерешительности, держа в руках веточки для костра. Ее охватило неопределенное оцепенение. Она испугалась, что они могут не дойти вовсе до города, а так же застыть среди лесов, вмерзнуть в рыхлый снег.
– Пойдем отсюда, – ткнулся в щеку влажным носом Вен Аур, призывая отвернуться.
Вскоре он вернулся в человеческую форму, чтобы развести костер. Котя сидела в темноте, кутаясь в платок. Подол сарафана у нее давно заиндевел, вся одежда отсырела. Спасал только тяжелый тулуп, но к концу дневного перехода он тянул непомерной ношей. Снег не превращался в удобную подстилку, слабые костерки горели недолго и давали мало тепла. Всё больше служили, чтобы изжарить дичь, а иной раз странники ложились и вовсе голодными. Котя задумалась, что такова отныне участь изгоев, нарушивших законы обоих миров. Всегда кто-то отмечен знаком счастья, а кто-то – печатью скорби. Так и в деревне случалось: у одних десять детей выживало, а у иных ни одного.
Вот и нарекали в народе «иными» тех, кто либо сам без причин несчастливо жил, либо смерть за собой повсюду нес. А если от его злого рока страдали односельчане, так и изгоняли за околицу в лес. Котя больших бед другим не приносила в деревне. Но как выехала за ее пределы, так и заметила, что никому возле нее счастья нет. На одного Вен Аура не действовало. Может, и прав был Хаос. Или духи. Может, страшными совпадениями вели к чему-то.
Котя очень устала, но все еще не утратила твердости духа, как и ее спутник. Но все же со всех сторон наступали неведомые враги, наползали с ночной мглой. Хорошо, хоть Генерал Моль больше не появлялся. Зато вскоре встретился кое-кто другой… Не менее опасный.
Это случилось ранним утром. Лес порозовел от нежных рассветных лучей, бледно-желтый свет пробивался сквозь облака. Свежий ветер доносил тепло, воздух уже не обжигал кожу. Котя с наслаждением потянулась, разминая затекшие руки и ноги.
– Вот мороз и отступает, – довольно проговорил Вен Аур, помахивая хвостом.
Он тоже поднимал длинную морду к небу, но как только они вышли на тракт, вновь превратился в человека.
– Генерал Моль далеко, хотя я слышу треск его крыльев. Но далеко. Если не буду превращаться в свою другую форму, он нас не найдет. Не признает меня, – объяснил он. – Придется ночью найти деревню. Не хочу больше выпускать ауру Хаоса при превращении, наведет еще на нас… Мало не покажется.
– Будь по-твоему, не замерзнем. Но мне все равно кажется, что за нами кто-то идет, – выдохнула Котя, невольно озираясь.
Места пошли глухие. Дорога петляла и терялась, местами зарастая низким кустарником. Возможно, скоро обещали появиться деревеньки вблизи града. Здесь же мелькали только охотничьи землянки, да и те заброшенные. А что хуже всего, ночью постоянно чудились шаги в чаще, еще от самых Дубочков. Но кто-то не осмеливался приблизиться, то исчезая среди ветвей, то приближаясь. Вен Аур утверждал, что это дикие звери бродят. Но на этот раз чутье подвело его.
– Идет, еще как идет, – вдруг донесся ответ из-за деревьев.
Вен Аур тут же развернулся на голос и ощерился, выпуская когти. Они ожидали увидеть Генерала Моля, или Игора, или Однорукого. Котя и сама не знала, кого именно. Но только не восставшего мертвеца!
Из чащи сверкали страшные желтые глаза, особенно выделявшиеся на потемневшем осунувшемся лице с длинным носом, похожем на клюв ястреба. Спутать его с кем-то Котя не могла.
– Да это же тот главарь разбойников, – прошептала она.
Сердце упало, в ногах появилась непреодолимая малодушная слабость. Тут же она вспомнила, как лиходей чуть не раздел ее да потом терзал черной тенью в горячечном бреду. Вен Аур убил его, они даже тело видели под снегом. Или не совсем? Она смутно помнила ту страшную ночь. Они видели тела разбойников, но не их главаря. Теперь же «мертвец» стоял вполне живой и угрожал кривым ножом. Тулуп на нем был порван, шапки и рукавиц не нашлось и вовсе. Выглядел он как оборванный нищий, зато оружие сжимал как воин.
– У меня имя есть, девка! – грубо бросил он в своей манере. – Вхаро назвался, себе на беду.
– Ты сказал, что убил их всех! – воскликнула Котя, прячась за плечом Вен Аура.
Она боялась и ненавидела Игора, опасалась Моля, но от присутствия Вхаро впадала в необъяснимый ужас.
– Убил. Только… – неуверенно пробормотал Вен Аур, а потом сжал кулаки, восклицая: – Вхаро, ты не человек!
– А ты догадливый, сучоныш, – ухмыльнулся главарь разбойников. – Да, древесный волчонок, твоя мать была наверняка волчицей, а отец – каким-нибудь ходячим деревом.
– Не смей говорить о них! – прорычал Вен Аур.
Вхаро сверкал желтыми нечеловеческими глазами. Догадки Коти подтверждались: от него тоже исходил зов Хаоса, но другой, искаженный, противный, причинявший не меньше боли, чем стрекотание крыльев неведомого Моля.
– Не сметь? – усмехнулся Вхаро, огибая полукругом и выпуская когти. – Поверь мне, Аур, очень скоро ты их позабудешь! Как забыл я своих. Как я забыл всё, что было за Барьером в Хаосе. У тебя еще на ушах цветы. Но помяни мое слово, либо Моль доберется до тебя раньше, либо ты бросишь эту затею с зовом.
Голос его понизился, он щурился и скалил клыки. Выглядел он более не как главарь, а как лютый зверь, загнанный, но оттого лишь более
