Клеймо Солнца (СИ) - Анна Пауль

Посередине площади расположен Памятник жертвам Реньювинга — целая скульптурная композиция из чёрного мрамора: длинная шеренга людей, расположенных один за другим, и если первые изображены стоящими, то каждая следующая фигура — падающая, оказывается всё ближе к земле, а скульптуры, завершающие шеренгу, уже лежат на стеклянном полу. Как подсвечиваются угли и пепел, так же красным светом пылает и монумент. Недалеко от шеренги прямо из земли вытягивается огромная бронзовая ладонь. По ней, стремясь к спасению, карабкаются люди. У некоторых нет рук, у других — ног, третьи — обезглавлены, у большинства в груди зияющие дыры. Люди изувечены, их лица представляют собой гримасы, искажённые от боли и отчаяния. На руках взрослых — дети, даже младенцы, которых родители тщетно стараются поднять над вечно пылающим огнём. Хоть он, как и весь другой красный свет, всего лишь виртуальный, кажется настоящим.

Однажды я уже видел, как, должно быть, выглядит ад. И здесь я попадаю в него вновь и вновь. Мне даже не нужно смотреть на пьедестал, чтобы вспомнить слова, высеченные на нём: «Спасём человечество. Ради них».

Невольно ускоряю шаг. Лишь это место во всём Третьем крыле заставляет меня торопиться.

Я останавливаюсь только оказавшись перед Хрустальным святилищем. Культовое сооружение представляет собой прямоугольник из стеклянных блоков. Спайдерные коннекторы вряд ли можно назвать удачным декоративным решением, но их повторение на стёклах работает как орнамент. Сооружение едва ли таило бы в себе нечто священное, не располагайся на крыше стеклянный купол, увенчанный символом всхода, или Лестницей в небеса — это вертикальная линия, от которой в стороны расходятся четыре других — горизонтальных — разной длины, от самой длинной справа сверху, до самой короткой слева внизу. Этот символ напоминает то, как выглядит со стороны сама станция.

Как и Стеклянный дом, где я работаю, этот храм нравится мне больше в тёмное время суток, когда церковь подсвечивается изнутри и становится видно деревянный свод. Считается, что это метафора внутреннего света, которым должна быть пронизана жизнь верующего человека.

В церкви нет дверей — только большая арка, пространство в которой сверху донизу светится голубоватым светом, а в нём блестят и переливаются в небольших сферах разные символы и цифры, так, что всё это вместе напоминает механизм стимпанк-часов. Говорят, что когда пересекаешь этот барьер, то чувствуешь облегчение, словно тебя покидают тревоги, а грехи, угнетающие душу, хотя бы некоторое время кажутся не такими тяжёлыми. Я ничего этого не чувствую, когда прикладываю запястье с куар-кодом к терминалу возле арки и вхожу в храм: мои тревоги и грехи всегда остаются со мной.

Алтарь, амвон, кафедра, ряды скамеек — всё как обычно, однако интерьер храма более чем лаконичен, доведён до аскетизма отсутствием икон, росписей, скульптур, какого-либо декора и деталей. Теплоту придаёт деревянный потолок, который словно парит воздухе. На самом деле он держится на тросах. Внутреннее пространство купается в свете, дышит, ведь благодаря стеклянным стенам прихожанам доступен роскошный вид на окружающий город, море и материк за ним. Считается, что интерьер без излишков роскоши наряду с прозрачными стенами позволяет слиться с окружающим миром и Творцом, познать тайны Вселенной и Бытия. Хрустальное святилище предназначено, как для церемониальных богослужений, так и для откровений перед Творцом и самим собой.

Я вхожу в один из самых последних рядов скамеек и сажусь, наблюдаю, как в ожидании богослужения люди уткнулись в свои ленты и копаются в приложениях с расписанием служб. Наставники — священнослужители храма — то и дело пересекают зал, поднимаются и опускаются по ступеням, ведущим к алтарю, подготавливая всё необходимое. Едва ли кто-нибудь из наших предков мог бы догадаться, что алтарь на станции — это круг, высеченный на полу, украшенный витиеватыми узорами. Здесь свершается как Благословение, так и Возмездие. К счастью, второе сегодня не произойдёт, и я ему не буду свидетелем.

Раздаётся тихий, но узнаваемый сигнал, и, кто ещё не успел сесть, спешит к скамейкам, ведь без разрешения запрещено приближаться к Верховному Наставнику, который вот-вот появится в зале. Люди поспешно отключают свои ленты: Его запрещено даже фотографировать или снимать на камеру.

Раздаётся второй сигнал, и на постамент поднимается несколько прихожан. Избранные. Те, кто сегодня получит дар быть исцелённым Верховным Наставником. Когда сигнал звучит в третий раз, люди поднимаются в ожидании своего пророка: из-за массивных двустворчатых дверей на постамент выходит Верховный Наставник, и в зале воцаряется звенящая тишина.

Издалека его глаза выглядят светлыми, однако невозможно понять, какого они цвета. Зато взгляд чувствуется очень хорошо: тяжёлый, старческий. «Взгляд, который многое повидал», — так обычно о нём говорят люди. Нижнюю часть лица и шею скрывает блестящая маска. Она состоит из металлических пластин, главная из которых треугольной формы. Массивное основание фигуры находится прямо напротив рта. Создаётся впечатление, что эта маска, подобно наручникам, призвана ограничивать свободу: если они сковывают руки, то маска должна запрещать рождать какие-либо звуки. На лбу блестит символ всхода. Длинные, ниже лопаток, белые волосы серебристого оттенка кажутся седыми. Над головой сияет нимб, только расположен он непривычно — вертикально, немного позади головы, а не сверху. Длинное белое облачение со стоячим воротником обтягивает крепкую грудь. Широкие рукава скрывают ладони, но правая покажется совсем скоро, а левую, прозванную карающей, хотелось бы видеть как можно реже.

Верховный Наставник ступает медленно, и полы одежды почти не шевелятся. Он обводит зал своим тяжёлым взглядом с таким видом, словно знает грехи каждого, словно обещает неизбежное Воздаяние…

Верховный Наставник объединил представителей разных религий, предложил людям новый взгляд на мир в то время, когда они, отчаявшиеся и настрадавшиеся, нуждались в вере. И вот благочестивые прихожане трепещут перед Ним. Говорят, что приверженцы других религий и даже атеисты испытывают страх.

Боюсь ли его я?..

Мы сами должны общаться с Богом.

Если бы Верховный Наставник мог читать мысли, то за одну уже эту Децеливират приговорил бы меня к Воздаянию. Тогда бы смертная казнь показалась мне меньшим из зол.

Верховный Наставник останавливается немного в стороне от алтаря и с амвона произносит:

— Olivarum. Восхождение.

Маска на лице не мешает Ему говорить. Властный, немного искусственный голос растекается по храму со скоростью солнечных