Огонь блаженной Серафимы - Коростышевская Татьяна Георгиевна

Убедившись, что свидетелей нет, нянька сняла с рук варежки, засунула их за пазуху и голыми ладонями слегка толкнула кованые створки. Те распахнулись, как от мощного удара, подняв в воздух снежные вихри. Сразу же в доме потух свет. Неелова подождала с полминуты, видимо, для эффектности, и пошла к крыльцу, держа спину преувеличенно прямо.

Попович порылась в кармане и нацепила на нос очки с чародейскими стеклами. Рунная вязь мерцала как на воротах, так и по всей ограде, видимо защищая дом от случайных визитеров.

Нянька остановилась, не дойдя до ступеней, парные подъездные фонари освещали ее фигуру в обрамлении античных колонн, придерживающих козырек. Она взмахнула руками, будто крыльями. Раз, другой. Волшбы Геля не увидала, чай не чародейское колдовство, ведьмовское, но запахло странно, не по-зимнему, соленым жарким морем и розовым маслом, густо и приторно.

Дверь распахнулась, на крыльцо вышла женская фигура, в которой моментально опозналась девица Фюллиг, двадцати четырех лет, купеческого сословия, горничная Серафимы Абызовой, привезенная с Руяна.

— Сильна ты, сестра, — проговорила она гортанно. — С чем пожаловала? Как тебя звать-величать?

Что ответила нянька, услышать не удалось, но обе женщины после ее ответа скрылись в доме, где вскоре зажегся свет на первом этаже.

Геля прошмыгнула за ворота за мгновение перед тем, как они сами собой захлопнулись, и, избегая освещенных фонарями мест, прошла вдоль стены, обогнула дом. Позади обнаружилась терраса, ступени которой спускались в сад. Видимо, под снегом скрывалась дорожка, в другое время года ведущая к пруду. Пруд сыскарку не интересовал, а вот обзорные окна более чем. За ними было светло, поэтому, почти не таясь, удалось приблизиться к ним вплотную. В зале первого этажа стояли уже три женщины: Неелова, девица Фюллиг и вторая Серафимина горничная по фамилии Царт. Пока Попович раздумывала, как ей подслушать беседу, и обещала себе освоить наконец чтение по губам, так в ее работе потребное, женщины, видно до чего-то договорившись, направились на второй этаж по легкой ажурной лесенке.

Геля быстро осмотрела окна, хмыкнула и, подобрав полы шубы, взобралась по планкам стенного трельяжа, оплетенного голыми ветвями винограда. Поставив колено на широкий подоконник, она засунула дужку очков под оконную раму, со второй попытки зацепила шпингалет и, сдвинув окно, забралась в темную комнату. Перфектно. Помещение было нежилым, кладовка либо чулан, дверь его выходила в коридор. Отряхнув с себя снег, чтоб не следить, Геля отправилась на разведку, ориентируясь на доносившийся звук голосов.

Коридор вывел ее на площадку, с которой симметричными полукругами спускались лестницы. Голоса звучали из-за центральной полуоткрытой двери.

— При всем уважении, Лариса Павловна, — говорила девица Царт, — хотелось бы лично увидеть доказательства.

— Да что тебе еще надо, полоумная? — Этот голос Геле не был знаком, довольно низкий и раскатистый, он, казалось не помещался на втором этаже, полукружиями лестниц стекая на первый. — Ну хорошо, если тебе так угодно, попросим госпожу Неелову нам это доказательство продемонстрировать.

— Вот еще! Не желаю перед всякими финтифлюшками разоблачаться! Пусть сперва они свои метки покажут!

— И нисколько не трудно!

Попович осторожно заглянула в щель. За нею обнаружилась круглая зала с хрустальной люстрой под потолком, мебель, накрытая полотняными чехлами. В одном из расчехленных кресел сидела корпулентная брюнетка лет сорока на вид, у ее плеча стояла девица Фюллиг, а девица Царт неподалеку скатывала с ноги плотный чулок, нянька ждала, скрестив на груди руки. Шубы на ней уже не было, с валенок натекла на пол лужа.

— Гляди! — Марта ткнула пальцем себе под коленку. — Съела?

Неелова кивнула высокомерно, повела подбородком на другую горничную:

— Теперь ты.

Толстушка приблизилась, закатала рукав платья.

— Мелочь вы пузатая, — вздохнула нянька и принялась расстегивать платье.

До Гели донесся сочувственный шепот горничных.

Платье осело на пол серым сугробом, поверх которого упал тонкий белый лен сорочки. Нянька стояла к двери спиной, поэтому алую извивистую ведьмину метку сначала лицезрела сыскарка, а после — Геля успела отшатнуться от щели, знак продемонстрировали прочим.

В зале воцарилась почтительная тишина. Когда Попович вернулась к подглядыванию, Маняша уже стягивала на груди ворот сорочки.

— А вам, барыня, есть что показать?

— Есть! — хохотнула брюнетка и хлопнула пухлой ладонью по колену. — Только не девицам либо бабам. Не обделила природа прелестями обильными.

Отсмеявшись, она продолжила:

— Меток на мне нет, потому что ни разу не ведьма. Да ты присаживайся, в ногах правды нет. Все расскажу, все обскажу… Девицы-красавицы, чехлы-то с кресел поснимайте, гости у вас нынче, а вскорости еще пожалуют.

Странное ощущение, будто голень ее царапают острые когти, посетило Попович, когда в зале шуршали полотна и двигалась мебель. Опустив глаза, Геля встретила жалобный взгляд Бубусика.

— Ав-р.

— Тсс, — попросила девушка, присев на корточки. — Не шуми, ты меня выдашь.

— Ав-р-р?

Собачечка вскарабкался ей на колени, ткнулся мокрым носом в подбородок, заерзал, пробираясь за пазуху.

Пирожки! Стараясь не шуршать пакетом, Геля поставила на пол Бубусика и положила перед ним горку стылого теста:

— Угощайся, только не шуми и не чавкай.

Собачечка вздохнул тихонько, выражая безмерное свое счастье, и приступил к трапезе.

Сыскарка приникла к щели. Марты сидели рядышком и держались за руки. Маняша расположилась в кресле вполоборота к Ларисе Павловне. Говорила последняя:

— Я чего тебя вызвала, именно для этого, Серафиме твоей блаженной помочь.

— Читать обучена, — фыркнула нянька. — Ты, барыня, именно так в послании своем надушенном написала: «Хозяйка твоя Абызова в смертельной опасности, не придешь, беда будет». Так что ты за птица сама?

— Неравнодушная подданная.

— А «ОБС», которым ты подписалась, что за зверь?

— Аббревиатура!

Маняша ответила в рифму и неприлично. Супротив ожиданиям, толстуха рассмеялась:

— Велик наш народ, и соленую шутку может ввернуть, и с супостатом поквитаться. «ОБС», остроумная ты моя, это «Общества Берендийского саморазвития», почетным и бессменным председателем которого я, Лариса Шароклякина, являюсь. Целью своею мы процветание империи видим.

Бубусик вздохнул, приступая ко второму пирожку.

— Мы, женщины государства Берендийского, не только носы сопливых отпрысков вытирать способны… — продолжала председатель.

Из дальнейшей ознакомительной речи следовало, что организация сия дамская разветвлена и неоднородна и что лучшие представительницы всех слоев общества в ней состоят.

Попович подумала, что похожие фразы слышала она на заседании столичного клуба суфражисток, и прониклась к Шароклякиной уважением. Нянька же, картинно зевнув, спросила:

— Откуда про перемену тел прознала?

Ответ был не в рифму, но за гранью хорошего тона.

— Не умеешь, не берись, — скривилась Маняша. — Не желаешь источник выдавать, не надо. Про что еще пронюхала?

Пухлые плечи поднялись и опустились.

— Будем считать, что про все. Потому что к тебе у меня вопросов не имеется.

Бубусик дернул за полу шубы, Геля опустила голову. Пирожков на полу не было, но собачечка пытался привлечь ее внимание вовсе не к сему прискорбному факту. Он тянул девушку от двери, к бархатным гардинам, складками укрывающим стенную нишу. Мелодичный перезвон колокольчиков разнесся по дому.

— Вот и гости пожаловали, — возвестила Шароклякина. — Встречайте.

Сыскарка юркнула за гардину до того, как двери залы настежь распахнулись, и замерла в нише, прижимая к груди Бубусика.

— Молодец, — шепнула она в мохнатое ушко.

— Ав-р…

Обе горничные дробно сбежали на первый этаж, а Лариса Павловна продолжала беседу с Маняшей:

— Если навы сновидицу в свое распоряжение получат, беда будет. Серафима наша, конечно, сильна, но молода еще и неопытна, ежели запоры свои поломает, даже подумать страшно. Не перебивай! Если бы сейчас в столице хоть сколько-нибудь сильные чародеи обретались, в услугах ведьм нужды бы не было.