Проклятие для Обреченного (СИ) - Субботина Айя
Она дышит так рвано и порывисто, что грудь под нижней рубашкой превращается в самое соблазнительное угощение на сегодняшнем пиру. Отлично вижу напрягшиеся бусины сосков, торчащие под тонкой тканью.
— Не прикасайся ко мне, - барахтается Дэми, но едва ли может пошевелиться. – Ненавижу тебя, халларнский потрошитель!
— К счастью, - наклоняюсь ниже, касаясь дыханием ее вставших под тонкой тканью сосков, - для того, чем мужчина и женщина обычно занимаются в постели, любовь совсем не обязательна. Но учти, что мне ничего не стоит связать тебя по рукам и ногам.
Прикусываю один и, удерживая его в зубах, немного оттягиваю, слизывая языком ее первый длинный и возмущенный стон.
Кошка задыхается подо мной, выгибается, то кричит, то стонет.
Я и не ожидал подобной реакции. Оказывается, в моей жене, какой бы сноровистой она ни была, скрыто много такого, что придется мне очень по душе. Уверен, моему члену будет отлично в ней. Да и она вряд ли откажется от того, чтобы я трахал ее всегда, когда захочу. Сейчас кажется, что готов делать это каждую ночь, даже если на то, чтобы вернуться в постель с поля боя, придется пожертвовать сном и отдыхом.
Перехватываю обе ее руки за головой стальной рукой.
«Прости, Кошка, но я сегодня голодный и крайне терпеливый муж, так что игры кончились».
Немного приподнимаюсь и свободной рукой задираю ее рубашку. Кожа у моей северянки такая мягкая и теплая, а полушария грудей так и просятся сжать их. Накрываю одно ладонью. Твердый сосок, что плотно упирается мне в руку и я с удовольствием потираю его шершавой грубой кожей.
Ее попытки спрятать возбуждение и сопротивляться мне заводят сильнее любой наготы.
Она никогда не признается, что прямо сейчас ее телу тоже осточертело сопротивляться. Лучше язык себе откусит, чем примет эту правду: мы с ней уже не просто так, и постель, даже если в ней нет любви, станет местом, где она всегда будет принадлежать мне.
А я всегда буду принадлежать ей.
Когда выпускаю ее сосок из плена своего рта, кошка смотрит на меня бешеными дурными глазами. Сейчас бы, кажется, и правда убила.
Резко дергаю ее рубашку от ворота и вниз. Рву с легкостью.
— Не жалко портить дорогие подарки? — зло выдыхает мне в лицо Дэми, одновременно пятками вколачивая в постель собственную злость.
— Разве все эти женские штуки не созданы для того, чтобы быть порванными?
— Не знаю. Я похожа на женщину, которая искушена в таком бесстыдстве?
Усмехаюсь, медленно комкаю останки рубашки в кулаке и отбрасываю их в сторону.
— Ты обязательно станешь в этом искусна.
— И не надейся!
Я прищуриваюсь, давая понять, что чем больше вот таких глупостей она говорит – тем сильнее во мне охота убедить ее в собственной правоте.
Кусаю ее над ключицей.
Почти до крови, до алых следов, до яростных всхлипов и метаний подо мной.
Капля боли всегда утихомирит в женщине строптивицу и разбудит блудницу.
— Похоть – вот и все, что движет всеми халларнами! — почти выкрикивает Дэми, когда снова втягиваю ее сосок в рот и перекатываю его по языку. — Животные! Мерзкие…
Перебрасываю ноги так, чтобы оказаться между ее бедрами. Намеренно чуть отклоняюсь в сторону и свободной рукой отвожу ее ногу.
Шире, еще шире.
— Очень мерзкие животные, кошка, но одному из них ты хочешь отдаться, — улыбаюсь довольно, прежде чем пригвоздить ее к постели, накрыв ладонью промежность. Нажимаю до тех пор, пока она не начинает кривится от боли. — Хватит, Дэми. Я не хочу делать тебе больно. Не вынуждай меня хотя бы сейчас.
Она тяжело дышит открытым ртом.
Пытается сжать колени, когда понимает, куда направляю пальцы, но вместо этого только крепче обхватывает меня ногами.
Вхожу в нее одним пальцем.
Мокрая и горячая, жадно, как от долгого нетерпения, сжимает меня.
Ее буквально трясет в судорогах.
Чуть ослабляю хватку на ее запястьях. Там и так останутся синяки, а мне бы не хотелось, чтобы слуги видели хозяйку такой, словно над ней измывались всю ночь.
Проталкиваю пальцы дальше, желая себе терпения. Когда в моей жизни была женщина, которая бы не устраивала скачки на члене? Лет сто назад, наверное.
— Мерзкий убийца, - взгляд жены затуманивается.
Она беспомощно вытягивается подо мной.
Хочет сдаться, но никогда об этом не скажет. Конечно же не скажет.
Полностью выпускаю ее руки, встаю на колени между тонкими и крепкими разведенными ногами.
Кошка, как только получает свободу, дергается назад, немного отползает к подушке, но тут же упирается в мягкое изголовье постели.
Подползаю к ней. Точно, как зверь – разорвал бы запросто, просто потому, что хочу и могу.
Между нами снова короткая борьба, и на этот раз ноги жены у меня не коленях, а от ее пяток на ребрах останется пара крепких синяков.
Вставляю в нее уже два пальца – и сразу глубоко, резко, до самой ладони.
Самого уже выкручивает – так хочется войти в нее членом, почувствовать, как будет кричать подо мной, просить и умолять. Мы можем не любить друг друга, но между нами столько напряжения, что хватило бы запитать каждую копательную машину на миллион лет вперед.
Дэми прикусывает стон и хватается руками в праздничное покрывало. Раскрываясь передо мной, прямо в ладонь истекая влагой желания и похоти.
В одно движение срываю с себя рубашку. Со штанами сложнее. Не хочу выпускать Дэми из рук, не хочу давать ей передышку и хотя бы один спокойный вздох.
Приходится спустить штаны по бедрам, выпустить твердый член. Выдохнуть от мимолетного облегчения, перехватить ладонью, чтоб размазать в ладони, выступившие на кончике тяжелые вязкие капли.
Все это время северянка смотрит на меня во все глаза. Уже не пытается убежать, не защищается и не закрывается.
Раскинулась рядом, открытая и все еще недоступная.
Наваливаюсь на нее, опираясь на стальную руку. Глаза в глаза.
Взгляд в взгляд.
Уцепиться, перемахнуть через разделяющую нас пропасть убеждений и веры, вцепиться друг в друга зубами и рвать на части. Хотя бы так. Это лучше, чем безразличие. И достаточно для того, чтобы меня, как мальчишку, тянуло к этой дикой северянке из ночи в ночь.
Член давно готов быть в ней.
Я толкаюсь в нее сразу сильно и упорно. Не боюсь сделаю больно, не опасаюсь проклятий.
Кошка сильно напрягается, обхватывает мои руки чуть выше локтей и запрокидывает голову.
Дьявол, слишком спешу.
Медленнее – хоть это все равно что добровольно насаживаться на меч - глубже, позволяя прочувствовать меня полностью.
Ее глаза распахиваются, когда наши тела соединяются.
Ногти оставляют на моей коже кровавые полосы.
Плевать, я слишком сильно хочу эту женщину, а капля боли не дает окончательно озвереть.
Я весь в ней, до самого основания. Обратно – и резким толчком в нее. Снова и снова, напором заставляя раскинуть ноги максимально широко.
Дэми кричит и закусывает губу до красных полос. Я бы хотел видеть ее взгляд все время, пока трахаю ее, все время, пока она отдается мне. Но она крепко жмурится и судорожно, с каждым толчком, жадно хватает воздух, словно не верит, что до сих пор жива.
И в какой-то момент тянется ко мне губами, как будто просит поцеловать.
В ответ кусаю ее за шею. Ухмыляюсь, когда моя строптивица начинает колотить руками по спине.
Мы вколачиваемся друг в друга глубоко и жестко.
Она уже кричит не сдерживаясь.
Моя спина и плечи в крови исцарапаны в кровь.
Я вколачиваю ее в постель, уже не в состоянии себя контролировать.
Дэми напрягается подо мной всем телом, как будто и правда балансирует на грани жизни и смерти.
На секунду все-таки дарит мне сумасшедший, удивленный, пьяный взгляд.
Возможно, я придумываю, потому что и сам не очень трезв сейчас, но мне видится там радость, что здесь и сейчас в этой постели – именно я.
Поэтому роняет мое имя в каждом из стонов, которые рвутся из нее вместе с удовольствием и дрожью.
