Миры двоедушия. Эхо голодного хаоса - Евгения Аэосса
Под натиском Жабьего кваканья и яркого света, ширма, затмевавшая вечерне-ночные воспоминания, вспыхнула и за один удар сердца истлела.
«Треш…» — принялась массировать свою несчастную блондинистую голову, зажмурившись от гадких визгов, солнца и стыда.
— Позо-ор!
— Впервые согласна с тобой, Мымрюш, — устало вздохнула, готовясь окунуться в неизбежную пучину буйства Королевы непарнокопытных.
— Уничтожу-у-у! Инопланетянка-а-а!
Глава 28. Праведное блеяние
— ПОЗОР! ПОЗО-ОР! ПОЗО-О-ОР!
Бесконечной канонадой лопалось в барочных пошло-вычурных просторах. То ближе, то дальше…
— Цок-цок! Цок-цок-цок… Цо-ок!
Цокали аритмично каблуки, обречённые покоситься под грузом неуклюжей Повелительницы кентавров.
— ПОЗО-О-ОР!
— Да когда ж ты заткнёшься?! — поморщилась я, силясь заглушить премерзкое блеяние. — Достала! — кабанчиком подскочила к двери.
— Неблагодарные! — продолжала нещадно голосить Мегера. — Служанка-а-а!
Я аккуратно приоткрыла створку… Не терпелось разузнать причину токсичного Армагеддона.
По коридору, в лютейшей панике, с подносом наперевес и какими-то таблетками, бегала несчастная Бертушка, хватая ртом воздух, не зная уже, куда себя деть.
— Дай сюда, нищебродка! Немедленно-а-а! — выхватила из её рук жёлтую пилюлю Мымра, быстро закинула в размалёванную бордовую пасть и нетерпеливо запила, сжимая хрустальный фужер трясущимися пальцами. Естественно, не забыла картинно оттопырить мизинец, перетянутый броским перстнем. — Проваливай!
— Плесь!
Тварь с размаху швырнула в домработницу полупустой бокал.
Глухо простонав, едва поймав водяную «бомбу», бедняжка галопом покинула Владения ЛиМи. Во избежание пущего гнева Змеиного.
Думаю, гнусных унижений, облитого лица и рубашки перепуганной женщине хватило сполна.
— Что опять случилось? — недовольно протянула я, выглядывая из выделенного «гнёздышка». — Пф… — не удержала нервный смешок.
Косолапая бордовая каракатица раскорячилась в позе овцы сутулой посреди помпезного «тоннеля».
— А! — резко повернула она лохматую голову на зов, звякнув рубиновым «ошейником». — Продрала шары, Инопланетянка?! Наха-а-алка! Испоганила мне опять все планы! Теперь помоги разбудить эту алкашку! — ткнула всё ещё оттопыренным мизинцем в сторону Кудряшкиной спальни.
— И тебе доброе утро, Землянка! Сваха-неудачница! — ехидно выделила я последние слова, исказив голос.
Самка цербера опалила меня фантомной струёй праведного пламени из щёлок прищуренных глаз и продолжила визгливо разоряться о нашей неблагодарности, чем-то импульсивно размахивая.
— Позо-ор! — эпично, с рыхлой ноги, обтянутой алым чулком в сетку, ворвалась она в комнату кузины, неистово вереща.
Бедные покосившиеся красные шпильки.
Бедная изувеченная розовая лепнина.
Бедные мои чувствительные уши, уже синеющие от визга…
И бедные, слепнущие от вульгарного «великолепия», бирюзовые глаза.
— Позо-о-ор! Подъёо-ом!
Однако Лита невозмутимо лежала в постели, накрывшись с головой, не реагируя внешне на кваканье.
— Я сказала, подъём, бесстыжая! — попыталась стянуть одеяло с дочери разъярённая мамаша.
Может, это и некрасиво, но мелкий пакостник с трезубцем, притаившийся внутри меня, ликовал, похрюкивая, подбрасывая пятачком попкорн, обволакивая мои рецепторы карамельным вкусом истинного удовольствия… Мы с ним тайно смаковали яркий момент отчаянной паники извращенки.
— Ну, ма-а-ам! Голова боли-и-ит… — захныкала Лисица, всё ещё удерживая шёлковое малиновое укрытие.
— Меня не волнует! Не надо было напиваться! Вы опозорили меня! О-по-зо-ри-ли! Катастрофа! Посмотри на это!
И только сейчас я обратила внимание на свёрток в руке Кобры. Она трясла скрученной в трубочку газетой — детищем местного издания, активно публикующего «скандалы-интриги-расследования». Всё шокирующее из жизни элитных семейств Сан-Франциско.
— Ой ё-ё-ё… Только не говори, что… — шкодливо покосилась на ненавистное исчадие жёлтой прессы.
— Видите, в какое положение вы нас поставили?! А-а-а! — яростно бросила в меня макулатурой Бестия.
— Ш-шмяк!
Сверхчудом успела поймать упругие листы, нацелившиеся разлететься по комнате.
Только вгляделась в них, обнаружила картину прошлого вечера, которая и так, как заезженная пластинка, снова и снова прокручивалась перед внутренним взором, бесконечно проникала в сон. Всю ночь.
Не моргая, я созерцала распечатанный флешбэк из памяти.
Каскадный исполинский заголовок гласил:
«ВОПИЮЩИЙ ПОЗОР В САМОМ СЕРДЦЕ ПАСИФИК-ХАЙТС!»
«ПЬЯНСТВО И РАСПУТСТВО В ГОЛДСВАМП-МЭНОРЕ!»
«НАСЛЕДНИЦА МНОГОМИЛЛИАРДНОГО СОСТОЯНИЯ — АЭЛИТА ПАТРИСИЯ ГОЛДСВАМП — ВЛЮБИЛАСЬ В ПЛЕБЕЯ!»
— А-а… — в шоке, накрыла я рот ладонью, звучно втягивая воздух сквозь пальцы.
К громкому лозунгу, словно в доказательство, прилагалось скандальное фото едва не свершившегося Кудряшкиного фиаско с лангустинами, а рядом — кадры произошедшего на террасе. С нескольких ракурсов.
Там отчётливо прослеживалось, как растерялся Лукас, как старался отгородиться от дочери работодателей, неожиданно воспылавшей к нему страстью. Можно было детально рассмотреть, с какой чрезмерной настойчивостью Лита пленила смуглую шею и пухлые губы.
Безусловно, садовничий комбинезон и простенькая футболка испанца неприглядно выделялись на фоне дорогущих пафосных нарядов светских индюшат. Это стало причиной дополнительных язвительных насмешек.
Также в объектив попал мой ошарашенный взгляд. И Роберт с ЖаБеттой, пооткрывавшие рты от эффектного пердимонокля своего хмельного чада.
«ОТВЕТИТ ЛИ ВЗАИМНОСТЬЮ НИЩИЙ, НО ГОРЯЧИЙ ОГОРОДНИК?»
«ЛЮБОВЬ ИЛИ РАСЧЁТ?»
«ЖАНЕТТА ЛУКРЕЦИЯ — ПАРШИВАЯ ОВЦА ВЫСШЕГО ОБЩЕСТВА!»
Сияла чуть ниже бордовая надпись помельче, забивающая финальный ржавый гвоздь в крышку тётушкиного гроба.
И ещё громадное множество неудобных вопросов и едких словечек, изобилующих непрозрачными намёками на неподобающее воспитание в доме Голдсвамп.
Плюс мелькнула новость о маньяке в Пасифик-Хайтс. Но, как ни странно, она была мизерной, словно приписка, бескомпромиссно меркнущая в багряной тени главных сплетен. Всех больше интересовал шок-контент об отношениях «наследницы-алкоголички» и «секси-плебея».
«С паршивой овцы сутулой хоть клок шерсти», — прыснула себе в ладонь, но тут же переиграла во фразу…
— Трынде-е-ец, — протянула, вскинув брови, всё ещё путая сон и явь.
— А я про что? И как мне теперь смотреть в глаза высшему обществу?! А-а-а! — пронзительно заорала Стерва, сотрясаясь в конвульсиях лютейшей истерики. — Я что тебе сказа-а-ала?! — вновь переключилась на виновницу торжества. — Аэлита-а-а! Подъём! Немедленно! — оглушительнее прежнего проскрипела Мымра, рывком стащив одеяло с дочери.
— М-м-м.. — нехотя села на кровати звезда-невеста. — Мам, не кричи так си-ильно, — невозмутимо протянула она, потирая висок.
Спутавшиеся и наэлектризовавшиеся шоколадные «пружинки» забавно торчали в разные стороны, добавляя картине особого колорита.
— Ты мне ещё поговори! — Змеюка выхватила газету из моих рук и бросила ею в дочь с точностью бейсболиста.
— Шмяк!
— А-ай! — взвизгнула припухшая сестрёнка, съёжившись под гнётом изрядно помятой корреспонденции. — Что это? — нахмурилась, но тут же широко раскрыла глаза от увиденного на первой полосе… А через секунду — расплылась в глуповато-довольной улыбке, словно белка, нагрызшаяся орехов.
— Она ещё и веселится! — озарил влюблённую кузину всполох праведного гнева (не)святой инквизиторши.
— Кто-то из твоих любимых «друзей» слил инфу в прессу! — уже не вытерпела я, сгорая от жажды высказать всё, что думаю. — Вот их и вини. Если бы общалась с нормальными людьми, а не гналась за престижем, статусом, репутацией, или как ты там это называешь… То дальше террасы ничего бы не вышло! Сейчас уже ни одни твои связи не помогут прикрыть этого. Сплетни распространились, как вирус! Уверена, в интернете тоже всё пестрит подобными
