Янтарь и Лазурит - Чайный Лис
— Твоего звали Шитошито*.
* Звук медленно капающего дождя (яп. しとしと).
«Моего?» — пронеслось у него в голове, но вслух он ничего не произнёс.
Зато на лице сидевшей на кровати нуны появилась улыбка. Она убрала руку с ноги и откинулась назад, подпирая спину, подняла голову и мечтательно уставилась в потолок.
— Знаешь, я не удивлена, что ты назвал мышонка Джиком. Кстати, где он? — нуна продолжала говорить непонятные вещи и не давала толковых объяснений. — И Шитошито тоже…
— Чжи.
— Что?
Она непонимающе смотрела на него.
— Я назвал его Чжи. — Сюаньму сглотнул. — В Цзяожи так мыши пищат.
Нуна несколько раз моргнула, а потом вдруг схватилась за живот и рассмеялась. Её заливистый смех наполнил комнату радостью, она так хохотала, что не усидела на месте, а легла, продолжая обнимать себя.
— Мыши… пищат! Ха-ха-ха!
Сюаньму тоже смущённо улыбнулся и на несколько шагов отошёл от ширмы, приблизился к кровати принцессы Наюн, чтобы поймать нуну в случае, если она всё-таки решит скатиться на пол.
— Ой, Рури, — всё ещё давясь смехом, выговорила она. — В Сонгусыле они пищат ччик-ччик.
Когда нуна произносила «джик» и «ччик», эти звуки казались ужасно похожими. Сюаньму не спешил отвечать, а нуна сидела с чуть приоткрытым ртом и смотрела на него, склонив голову на бок.
— А дождик в Чигусе капает шито-шито! — И её радостный смех снова наполнил покои. — Узнаю старого доброго Рури.
Сюаньму вновь не смог удержаться от улыбки. Он не привык смеяться и проявлять свои эмоции, но в компании нуны был не в силах прикидываться каменной статуей.
— Как мне тебя не хватало.
Если ему не показалось, то последние слова наполняли горечь и печаль, и он почувствовал, что должен подбодрить её.
— Теперь я здесь.
И вмиг поймал на себе её удивлённый взгляд. Она больше не смеялась и не улыбалась, а поджала губы, пока янтарные глаза не внимательно разглядывали его лицо. Стало неловко. Хотелось отступить и отвернуться, но он заставил себя стоять на месте, пока уголки губ нуны не дёрнулись вновь.
— Спасибо, Рури.
Сразу после этих слов в покои принцессы Наюн вошла служанка Хеджин, словно специально стояла за дверью и ждала, когда они договорят — Сюаньму бы не удивился, если бы она так и сделала. В руках она держала поднос с заварочным чайником и несколькими пиалами, комнату наполнил нежный цветочный аромат.
Не говоря ни слова, Сюаньму забрал у неё пиалу и чайник. Он не знал, что больше привлекает каса-обакэ: впитывающаяся в деревянную поверхность ароматная жидкость или сосуд, издающий тот же самый запах. Немного чая он снова разлил возле ширмы и рядом поставил пиалу, над которой уже поднимался пар. Сюаньму привстал и повернул голову в сторону нуны и её служанки: первая мечтательно смотрела перед собой, не моргая и не двигаясь, на её лице виднелась слабая, но счастливая улыбка. Сюаньму подумал, что она о чём-то вспоминала, поэтому решил не беспокоить — хотя он и без взгляда на неё не собирался ничего говорить. А вот служанка вновь уселась на стул возле каягыма, перед этим поставив поднос на стол, и теперь внимательно смотрела на разлитое пятно и периодически вздрагивала.
Хоть кто-то из присутствовавших пугался нечисти, а не вставал на защиту.
Некоторое время они сидели в тишине, пока нуна не очнулась из своих размышлений и не помахала Сюаньму.
— Рури, подойди, — прошептала она и поманила его к себе.
Стараясь ступать беззвучно, он приблизился к кровати принцессы Наюн, а нуна похлопала рукой по одеялу, приглашая его присесть рядом. Он молча смотрел на чистое королевское бельё и на свой грязный после улицы ханьфу, который хоть и отряхнул, но пачкать постель всё равно не хотел.
— Сядь ты уже, — тихо рыкнула нуна, и Сюаньму вынужденно опустился рядом с ней. Он сидел совсем на краешке, чтобы хотя бы не запачкать остальное.
Изначально Сюаньму полагал, что нуна хотела о чём-то поговорить, и подозвала его, чтобы не шуметь, однако она молча сидела и поглядывала за почти исчезнувшими клубами пара над остывающей пиалой. Вскоре они растворились в воздухе совсем, и чай остыл.
Сюаньму слышал, как служанка не могла спокойно сидеть и нервно ёрзала на месте, зато её госпожа словно превратилась в каменную статую. Он и сам старался издавать как можно меньше шума, чтобы случайно не спугнуть каса-обакэ, но не ожидал подобного нуны — та выглядела чересчур активным человеком.
Солнце ещё не успело опуститься за горизонт, но время уже клонилось к вечеру, как вдруг нуна заговорила:
— Хеджин-а, я опять голодная.
Последние годы Сюаньму не работал с кем-то, а сам выполнял мелкие поручения по ловле нечисти; если бы у него был болтливый партнёр, который мог бы спугнуть выжидаемое существо, он бы сделал выговор и больше с ним не связывался. Однако стоило взглянуть на нуну, как все плохие слова улетучились из головы, оставив место лишь неуместным мыслям: Сюаньму вновь вспомнил поцелуй в ночь полнолуния. Как бы он ни хотел этого признавать, ему понравилось. Ему нравилась и нуна, которая неправильно поняла его реакцию, сама сделала выводы и только больше запутала его.
— Сейчас принесу, — моментально среагировала служанка и поднялась с места, как вдруг схватилась руками за голову и вскрикнула.
Вместо того чтобы подойти к ароматному чаю, каса-обакэ выглядывал из-под стула Хеджин, где никто не заметил его появления. Сюаньму поднялся с кровати и бросил взгляд на нуну: а может, она и видела, как показался красный зонтик, но решила промолчать. Он ничего ей не сказал, незамедлительно подошёл к каса-обакэ и опустился перед ним на пол. Испугавшаяся Хеджин ускакала к дверям, но не спешила покидать покои принцессы Наюн, а обеспокоенно следила за своей госпожой.
Проще всего было запечатать каса-обакэ в специальном мешке, в котором Сюаньму держал каппу перед прибытием в Сонгусыль, однако стоило ему вытянуть перед собой руку с чётками, как нуна подала голос:
— Я убью тебя, если навредишь ему.
Сюаньму вопросительно взглянул на принцессу. Она серьёзно угрожала ему или так шутила?
На её лице не осталось ни тени улыбки, однако в глазах ощущалась явная насмешка; нуна закинула ногу на ногу и чуть склонила голову в сторону. Хоть убейте, но Сюаньму не понимал эту женщину.
Красный зонтик почему-то не испугался чёток, а наоборот, высунулся из-под стула и предстал перед монахом в полный рост. У него не было носа, но он всё равно наклонился к вытянутой руке, как будто хотел понюхать
