Бей или беги - Рита Лурье
Она ворочалась без сна, созерцая причудливые тени от балдахина, словно танцующие на потолке от легкого сквозняка. В этом доме всегда было холодно, ведь строился он с расчетом на центральное отопление, канувшее в Лету вместе с прежним миром. Но на улице будет куда холоднее, когда она обретет желанную свободу.
Через какое-то время пришла Дайана, чтобы проверить бинты и самочувствие узницы. Томасин думала, что женщина станет уговаривать ее остаться, но она просто устроилась на другом конце постели с очередным глянцевым журналом. Свеча на прикроватной тумбочке горела совсем тускло, и Дайана все время щурилась, вчитываясь в небольшие островки текста среди томных моделей в шикарных платьях. Томасин задумалась, не выискивает ли во всей этой древней макулатуре Дайана свои фотографии. Молодой, сияющей себя, получившей билет в роскошный мир, стоивший ей такую огромную цену.
— Тебе почитать вслух? — полюбопытствовала женщина, поймав взгляд Томасин, — раз не спишь.
— Я и сама умею, — насупилась девушка. Она перестала прикидываться спящей, почувствовав в себе острую жажду поговорить. Хоть о чем-то, чтобы заглушить беспокойные мысли в голове.
— И сама умею, — передразнила Дайана, закатив глаза, — посмотрите на нее! Умеет читать, знает всякие умные словечки, выглядит, как настоящая леди! Элиза Дулиттл проделала большой путь и заслуживает похвалы.
— Ну хватит, — осадила Томасин, окончательно сконфузившаяся от острот собеседницы. Она поймала себя на том, что вовсе перестала испытывать неприязнь к этой женщине, но пока не понимала, в чем тут дело: она растрогалась ее предысторией или просто привыкла к своей колкой на язык наставнице. Дайана проделала большую работу, придавая лоск маленькой дикарке. Увы, это не принесло ей счастья, а от сведений о столовом этикете и истории высокой моды не было никакой практической пользы. Не будет, когда она станет свободной.
Они помолчали.
— Почему вы ушли из Цитадели?
— Вы? — переспросила Дайан, — ты теперь ко мне на вы обращаться будешь?
— Я имею в виду тебя и… Малкольма.
— А.
Женщина отложила журнал, погасила свечу и повернулась лицом к Томасин. Темнота скрыла мимические морщины и сделала ее снова юной и прекрасной. Таинственной. Особенно, когда она так сокращала дистанцию между ними, явно намереваясь сказать какую-то откровенность.
— Нет больше Цитадели, — заявила Дайана. Тяжело вздохнув, она продолжила, — да, ты же не знаешь. И откуда тебе знать? Цитадель была пороховой бочкой, но Малкольм сам виноват, что ее рвануло. Ему не простили, что он нарушил собственные правила, притащив на «гонку» свою бабу. Они потребовали передела власти, подняли бунт. Была бойня. Кое-кто обратился. И мы едва унесли ноги. Сейчас, думаю, там за стеной целая куча мертвяков. Поди по привычке таскаются в столовую за положенным пайком, но некому выдать им мозги…
Она нервно рассмеялась, но тут же погрустнела.
— Какой ужас, — вырвалось у Томасин. Она и подумать не могла, что два решения — одно ее, другое Малкольма, повлекут за собой такие последствия. Ведь в Цитадели были не только отбитые бандиты, бывшие заключенные, но и простые люди, как Зак, прибившиеся туда в поисках укрытия. Безопасного укрытия. Что стало с ними?
— Если не хотела это слушать, зачем спрашивала? — сердито спросила Дайана.
— Я…
— Расслабься, — женщина примирительно погладила ее по плечу, — теперь глупо искать виноватых. Я думаю, что все было бы также, даже если бы ты грохнула своего дружка, как от тебя требовалось. Они нашли бы другой повод докопаться. Они ненавидели Малколма. Они его слушались, но это их страшно бесило. Он и придумал эту дурацкую гонку, чтобы немного отвлечь их внимание. Как в том фильме… не помню, как называется. Там раз в год людям разрешали творить любую дичь, зато все остальное время они вели себя мирно и прикидывались законопослушными гражданами.
Томасин никогда не видела фильмов, даже в детстве. Отцу они не нравились. В мотелях, где они ночевали, он отбирал у нее пульт, не позволяя смотреть мультики, и переключал на бокс. Или другие спортивные соревнования, вмиг усыплявшие девчонку, которой то было совершенно неинтересно. Кинематограф для нее был таким же преданием сгинувшей цивилизации, как интернет, сотовые телефоны или доставка пиццы. Она собирала их в копилку, как исследователь, археолог, высвобождающий из-под слоев земли древние амфоры.
— Что же это за фильм был… там еще актер такой… — Дайана нахмурила тонкие брови, вспоминая, — не важно. Есть еще такая штука, мне о ней рассказал Малкольм. По правде… до знакомства с ним я была темнотой похуже тебя. Легко отличила бы сумочку Шанель от подделки, но писала некоторые слова с ошибками и считала, что патриций — это вид кожной инфекции. Он говорил что-то о проблеме вагонетки, когда нужно решить, кого спасать. Одного человека или целую кучу. Может это ужасно для прежнего мироустройства, но грохнуть какого-то аутсайдера раз в год — разумная плата за благополучие целого лагеря…
— Почему он их убил? — перебила Томасин, утомившись слушать ее пространный монолог, к счастью, на этот раз не о моде.
— Кого? — опешила женщина.
— Тех людей, — девушка растерялась, не зная, как сформулировать точнее, — до того, как все случилось…
— Так…
Дайана резко умолкла. Томасин подумала, что ступила на опасную территорию, и собеседница просто превысила лимит откровений на сегодня, но, увы, ошиблась. Ее наставница резко накрыла губы девушки ладонью, призывая ее молчать. Ее глаза встревожено заблестели, а вся она обратилась в слух. Не только Томасин умела получать сведения о близкой опасности от малейшего шороха. Даже не шороха — где-то поблизости шумно закрылась дверь.
— Он… вернулся? — промычала девушка в руку, поглощавшую большую часть звуков. Дайана покачала головой.
— Его вызвал главный всего этого библейского цирка, — шепотом ответила она, — не шуми. Не высовывайся, я пойду гляну, кто там ходит.
Женщина сползла с постели, сбросила туфли и, вооружившись увесистым подсвечником, двинулась к двери. Томасин нервно поезрала на месте и села, слушая шаги Дайаны, приглушенные мягким ворсом ковра. Ее внутренний зверь тоже чувствовал угрозу, но предпочитал пока затаиться. Оценить обстановку. Прикрыв веки, девушка позволила чувствам обостриться, слилась не с лесом, но с жутковатым огромным домом.
Шаг Дайаны, еще шаг, аккуратно приоткрытая тяжелая дверная створка. Еще шаг. Темнота и тишина.
Сдавленный вскрик.
Томасин не знала, что собирается делать, отдавшись на волю инстинктов. Она вскочила с кровати и рванулась к туалетному столику, в поисках хоть какого-то средства самообороны.
