Клеймо Солнца (СИ) - Анна Пауль

— Что это значит — естественные миры? — уточняет парень.

— Бывают искусственные. Их разрабатывают с нуля с помощью технологий. Они хорошо продуманы и бывают увлекательными, но их качество и оригинальность гораздо ниже других — естественных, которые создаются людьми, способными видеть яркие сны. Их называют эйдетическими визуализаторами. Такие люди спят, а к ним подключаются датчики, чтобы сохранить образы, возникающие в сознании.

— Это один из таких устройств? — предполагает юноша, когда я прикрепляю к его виску устройство.

Я растерянно киваю, замечая, что кресло снова начинает барахлить. Вновь ввожу несколько команд, а когда экран перестаёт рябить, поднимаюсь с кресла, наливаю в стакан воды и протягиваю юноше вместе с белой таблеткой.

— Я — один из них? — спрашивает он.

— Сейчас узнаем, но если твои родители сказали правду, то да, ты тоже эйдетический визуализатор.

— Приёмные родители, — поправляет юноша. — И я могу стать виртуальным наркоманом? — уточняет с опаской.

— Нет.

Парень кладёт в рот таблетку и запивает её водой.

— А как ими становятся? — интересуется он, вытирая губы.

Виртуальные миры — это не просто компьютерные игры, но целые вселенные, которых никогда не существовало. Ты не просто видишь картины, но слышишь звуки, чувствуешь запахи и даже ощущаешь кожей воздух. Всё кажется настолько реальным, что, когда ты возвращаешься в действительность, то, какой бы сносной она не была, больше не знаешь, как в ней существовать. Люди обчищают карманы персонажей, погибших в игре, а потом становятся воришками на улицах Тальпы, стреляются в играх, а потом в приступе агрессии душат ночью своих супругов подушкой, позволяют мирам поглотить их и не замечают, как теряют себя…

Изначально это был отличный способ для обучения или расслабления. Виртуальные миры могли бы служить на пользу человечества, но потом в них стали использоваться техники манипулирования. Вымышленные вселенные превратились в бизнес с серьёзным товарооборотом и прибылью. А теперь… теперь яркие миры стараются создавать настолько качественно, чтобы можно было подсадить на них больше людей. Причём созависимыми часто становятся и родственники, и друзья тех, кто сам подвержен виртуальной наркомании.

Вряд ли стоит это обсуждать с юнцом, поэтому я говорю только о том, что и так всем известно:

— Виртуальными наркоманами становятся люди, которые слишком часто погружались в дополненную реальность и потеряли связь с объективной действительностью. Создатели миров обычно этим не страдают.

Я делаю последние приготовления, вводя ещё несколько команд.

— Так ты тоже отчасти виновен, что наркоманов становится всё больше.

Руки сами собой замирают над панелью управления, и приходится приложить усилие, чтобы опустить их. Юноша смотрит на меня со страхом и шоком, как будто сам не ожидал, что произнесёт такие слова.

Мне не за что на него злиться: в сущности, он прав.

— Да, служу пороку, — соглашаюсь спокойно, и плечи парня расслабляются.

Какое-то время мы молчим, но потом он спрашивает с внезапным воодушевлением:

— А ты сам — создаёшь естественные миры? Наверное, самые яркие?

Мои брови приподнимаются.

— Почему ты так решил?

— Ты ведь один из лучших в области виртуальных миров, разве нет? Так сказали другие люди, которые ушли с Ребеккой Олфорд, — поясняет юноша, сладко зевая.

Я не могу не радоваться, что снотворное начинает действовать, и совсем скоро парень перестанет донимать меня вопросами.

— Мне самому сны не снятся, — признаюсь я неохотно.

— И что же ты видишь по ночам?

Я сжимаю челюсти почти до боли.

— Только воспоминания.

К счастью, мой ответ юноша не слышит: он уже крепко спит.

Я даже не спросил у парня, как его зовут. Имя и необходимые данные есть у Ребекки. Дело в другом: я даже не стал знакомиться, как обычно делают нормальные люди.

Не хочу ни к кому привязываться. Не должен…

В тишине я принимаюсь за работу.

* * *

Карандаш с приятным шуршащим звуком скребёт по бумаге. Я редко рисую на ней — чаще на графическом планшете, но бумага позволяет выплеснуть эмоции, а сегодня это кстати: у парня накопилось слишком много боли и отчаяния, и почему-то они передались мне.

Смотрю на рисунок: Лестница в небеса — космические лифты, на которых люди поднялись в космос — и Маяк на станции — здание правительства — объединились в сознании юноши в один образ и превратились в полуразрушенную башню какого-то древнего замка, оставшегося на Земле, окружённую стаями остервенело каркающих чёрных воронов, окутанную плотным туманом, внутри которого перемещаются тёмные силуэты многоруких чудовищ, жутко рычащих на всю округу.

Юноша, вероятно, потерял родителей во время Реньювинга, что породило в нём тоску, вину и тревогу, а затем — затяжную эмоциональную отрешённость, когда перестали ощущаться как позитивные, так и негативные эмоции, и парень утратил способность переживать удовольствие.

На другом листе бумаги — роботы. Их я тоже срисовал с изображений, что появлялись в голове у юноши: пугающие машины с красными горящими глазами и клацающими челюстями, с лысыми головами, скрытыми масками, навевающими мысли о радиации, мутациях и страдании, с искусственным и настоящим человеческими черепами вместо голов; высокие страшные роботы, чьи тела напоминают человеческие скелеты, и при желании можно отследить каждое костлявое ребро… Всё это не так сложно объяснить: парень растёт в приёмной семье, скорее всего, один из родителей — человек, а другой — артифик новейшего поколения, вероятно, мама. Как бы хорошо не вела себя программа, искусственный член семьи явно пугает ребёнка.

Артискапизм — стремление личности уйти от действительности в мир иллюзий и фантазий путём жизни с артификом — это целиком и полностью решение взрослого, ребёнок не может на него повлиять. Если покупка артифика произошла законным путём и есть все необходимые для этого документы, то такое сожительство официально разрешено. Мало кого волнует, что иногда оно приводит к паническому расстройству ребёнка. Я видел это в сознании юноши: огромное лоснящееся чёрным туманом существо без глаз, с длинными гибкими руками, сжимающими его голову и шею. Даже