Лекарство - Ксения Гранд
С тех пор как мы остались вдвоем, Блэквуд меня избегает. Держится в стороне, уткнувшись в свой компас. Только шипит иногда, чтоб я шла тише. С ним сложно. Не легче, чем пытаться приручить кобру голыми руками. Даже обычный разговор завязать уже целое искусство. Искусство выкуривать кобру из норы. Пару раз мне все же удавалось завязать более-менее внятную беседу, но это было больше похоже на монолог, в котором мне полагалось место за кулисами. В конечном счете это и есть формула нашего общения: Блэквуд говорит, Сильвер слушает. Стоит мне открыть рот, как кобра шипит, мечется и заползает в свою нору. Вскоре мне надоедает, и я перестаю пытаться. Захочет – сам заговорит. А я нет. Слова из меня не вытянешь. Почему я вообще должна с ним говорить? Его же не волнует, что мы третьи сутки двигаемся в гремучей тишине. Теперь меня тоже.
Поиск еды на Другой стороне для меня как открытие новой планеты. У меня мало опыта в подобных вещах. Да, Уинтер Парк находится в окружении лесов. Но ведь вы не думаете, что с детства я только то и делала, что блуждала по лесу в поисках чего-то съедобного? Даже живя на отшибе, можно найти много других занятий, например, заполнение налоговой декларации, чем я, собственно, и занимаюсь с двенадцати лет. Даже те два раза травяной охоты с дядей сейчас оказались абсолютно бесполезными. Дело в том, что большая часть флоры Другой стороны уникальна: там произрастают редкие виды, которых нет в цивилизованном мире. Чего только стоят трехметровые ели и пихты с серыми листьями. Дорожки бордового мха, грибные грозди на ветках, трава с кровавой росой – так много растений, о существовании которых я и не подозревала. Все выглядит таким удивительным и одновременно пугающим. Кто знает, какая напасть спряталась под кустом с ягодами, чей внешний вид напоминает глаз.
Успеваю про себя отметить, что мох здесь растет гуще всего. Его можно встретить везде: на земле, стволах, кустах и даже в воде. Местами он паутиной свисает с веток и растет очень быстро. Иногда требуется всего несколько часов, чтоб протоптанная дорожка от лагеря заросла. Лес не оставляет следов. Он пожирает любые намеки на пребывание людей, и это пугает больше, чем встреча с моровами.
Блуждаю по окрестностям в поисках чего-то съедобного. Глаза так и выискивают знакомые очертания черники или лесного ореха. Да хоть чего-то, чей внешний вид не вызывал бы опаски. Наконец одно растение кажется мне достойным доверия. Куст с мелкими листьями и толстым стеблем. Растущие на нем синие ягоды похожи на терновник. Нарываю горсть, но не ем. Лучше узнать мнение специалиста.
– Это кермиш, – отзывается Блэквуд, едва взглянув на ягоды, – съедобны, полуядовиты. В малых дозах безвредны. Употребление большого количества чревато головокружением, дезориентацией, онемением конечностей и параличом.
– Фу, – выбрасываю горстку на землю. Пожалуй, я не настолько голодна. Может, в следующий раз повезет. Но в следующий раз только хуже. Белые горны, которые я сорвала с шипастых кустов, лопнули и обожгли мне руку. После этого я решила держаться ближе к Блэквуду. Во время охоты мы набредаем на ручей, что я считаю настоящей удачей. Запасы воды давно исчерпались. Опускаю в воду фляжку, но не успеваю поднести ко рту, как Блэквуд вырывает ее из моих рук.
– Нельзя пить воду из непроверенных источников.
– Почему?
Это ведь всего лишь ручей. Что с того, если я выпью…
– У сырой воды высокий микробиологический показатель.
Микробиологический показатель? Когда он уже научится нормально разговаривать.
– Много бактерий, большинство из которых – нераспознанные. Их употребление может навредить организму и привести к летальному исходу.
Летальному исходу? Это уже серьезно. Никогда бы не подумала, что вода может быть такой опасной.
– Условно пригодной к употреблению считается только дождевая вода.
– Дождевая? Разве она не опаснее речной?
– Дождевая вода небезопасна для употребления, поскольку насыщается нежелательными веществами при движении к земле, но в ней отсутствуют вредные бактерии, скопившиеся в застоялой воде. Ее употребление в свежем виде не смертельно, а, значит, допустимо в условиях выживания. Жидкость с остальных источников нужно обеззаразить.
– Как?
– Позже увидишь.
Не знаю, что это значит кроме того, что попить я не смогу еще пару часов. Что ж, придется потерпеть. В любом случае Блэквуд знает, что делает и насчет воды, и насчет охоты. В отличие от меня, он не срывает все подряд. Он двигается медленно, шаг за шагом, словно принюхиваясь. Трогает мочку деревьев, ковыряет почву, гладит ладонью пятнышко мха, будто успокаивает его. Поначалу его действия мне кажутся странными. Хотя когда, собственно, Блэквуд вел себя нормально? Может, помешательство для него естественная среда обитания. Спустя время понимаю, он не с природой примириться хочет. Он выискивает следы животных. Следы на земле, где стоял зверь. Царапины на кронах там, где он ходил. Утоптанный мох – где спал. Вместо того чтоб срывать каждую пеструю ягодку, он занят настоящим делом – охотой. Сначала мне становится стыдно, что сразу не сообразила. Потом обидно. Навыки Блэквуда приносят больше пользы. От меня же в лесу нет никакого толку. Затем страшно. А если он выследит зайца или, что еще хуже, оленя? Он ведь его убьет, сдерет шкуру и поджарит. Раньше я не задумывалась, какой жестокий путь должна проделать еда, чтоб попасть к нам в тарелку. Нет, увидев такое, я не смогу проглотить ни кусочка. Уж лучше парализующие ягоды. Но Блэквуд не спешит хвататься за нож. Он изучает ветки, топчется на месте с россыпью следов. Небольшие, словно две половины круга.
Охота… папа любил охоту. Это была одна из немногих его страстей (помимо писательства). Помню, у него была большая звериная энциклопедия, которую он любил листать вместе со мной. В ней были рисунки сотни лесных обитателей. Пометка в углу рассказывала о виде зверя, картинки снизу изображали, чем он питается, а вместо линии на полях тянулись тропа лап – его следы… После смерти родителей большинство их вещей кануло в груде картона, а книга затерялась, но некоторые из иллюстраций клеймом отпечатались в моей памяти. Например, этот след из двух полумесяцев принадлежит оленю. Тропа следов обрывается посреди землянки, словно олень вдруг подпрыгнул и улетел в теплые края. То же самое с треугольниками и крохотными оттисками подушечек лап;
