По ту сторону тьмы - Р. С. Болдт
Если задаётесь вопросом, могу ли я стать ещё скучнее или патетично занудной, то ответ — нет. Взгляните на меня. Я одна в закусочной, читаю о мёртвых людях.
Я ежедневно имею дело со смертью, и я хороша в своём деле. Более того, я люблю свою работу, ведь о мёртвых можно многое сказать. Они не солгут, не обманут, не проявят неуважение, не разобьют сердце и не причинят физическую боль. Потому моя работа идеально подходит мне — и наоборот.
После вчерашнего, я осознала, как я благодарна, что работаю без кого бы то ни было, кто мог быть стать свидетелем происходящего. Несмотря на то, что я раскрыла свою способность оживлять мёртвых людей, я больше никогда не планирую этого делать.
По мне пробегает дрожь, и глядя в свою кружку, мне хочется — не впервой — чтобы моя душа не походила на мрак этого кофе. Чтобы я не была чудилой. Своего рода монстром. Я бы хотела не быть испорченной; может тогда, у меня была бы нормальная жизнь.
Лёгкий запах геля для душа предшествует мгновению, когда кто-то опускается на пустой барный стул рядом со мной. За этой стойкой много свободных мест, и я инстинктивно напрягаюсь, сжимая пальцами чашку с кофе. Я поднимаю глаза, чтобы взглянуть прямо на столик, за которым наблюдала, и вижу, что он теперь свободен.
Дерьмо.
— Часто здесь бываешь? — раздаётся глубокий тембр мужского голоса. Хоть и слова безобидны, его присутствие — самое отдалённое от этого.
Осмеливаюсь взглянуть направо и мои глаза тут же встречаются с его. Суровые тёмные брови расположены ровной линией, словно отзеркаливая его губы, и я убеждаюсь в правоте своего предыдущего обзора. Он не должен обладать такими губами. Слишком идеальны.
Пожалуй, это небольшое снисхождение, что у него не такой нос. Хоть и узкий, на переносице есть незначительные изъяны.
Но его глаза… Насыщенный коричневый цвет вокруг зрачков перетекает в золотисто-карий, порождая неповторимую красоту.
Опирается одной рукой на стойку; ткань рубашки натянута на его худощавом мускулистом теле, и он восседает на стуле лицом ко мне.
Изо всех сил стараюсь собраться с духом и подобрать нужные слова.
— Нет. Впервые.
В его глазах вспыхивает нечто смахивающее на удивление. Наверняка ожидал, что я солгу. Но я здесь не за этим. Мне просто нужно поделиться своим мнением и пойти своей дорогой.
Он поджимает губы, словно обдумывая мой ответ, а глазами окидывает меня с ног до головы. Наклонив голову набок, он буравит своим пронзительным взглядом.
— Что думаешь?
Обдумываю его вопрос, и понеслось, начинается моё бормотание — что является следующим доказательством того, почему мне лучше иметь дело с мертвецами.
— Что я думаю? Ну, думаю, что сегодняшняя влажность — абсурдна, здешний бекон и кофе, — подношу кончики пальцев к губам и изображаю «поцелуй шеф-повара», — безупречны, и думаю, что всегда буду считать физически невозможным не подпевать песне Бритни Спирс «Toxic», всякий раз, когда слышу её. Но…
Неожиданно он придвигается ближе ко мне, и я замираю на полуслове — меня тошнит. Не могу устоять и делаю глубокий вдох; почему он ещё и потрясно пахнет?
Его брови резко сходятся вместе, неверие окрашивает его мрачное выражение.
— Ты только что понюхала меня?
— Хорошо пахнешь, — бросаю на него высокомерный взгляд. — В последний раз, когда я проверяла, это не было преступлением — нюхать кого-то.
Мои глаза расширяются, и я съёживаюсь. Божечки, я просто не могла сказать это. Что такого в этом мужчине, что мгновенно подталкивает меня к моей разглагольствующей позорной версии?
— Ты только что произнесла это вслух, — одна бровь слегка приподнимается, и в его взгляде мелькает искорка, похожая на веселье, прежде чем исчезнуть. — Привычка озвучивать свои мысли?
— Нет. Да, — морщусь, — мы можем отмотать назад и забыть о случившемся?
— Боюсь, что нет.
Роюсь в бумажнике, достаю деньги, чтобы оплатить завтрак и оставить чаевых, и кладу их на стойку. Повернувшись на стуле лицом к нему, я вдруг замечаю, что наши колени столкнулись.
— Упс! Извиняюсь.
На его красивом лице мелькает удивление, но прежде чем он успевает сформулировать ответ, мои слова поспешно вырываются:
— Просто хотела упомянуть кое-что о, эм, двух людях — Наоми и Лео, — которые погибли во время пожара в доме на твоей территории.
Пытаюсь соскользнуть со стула, дабы покончить со своей болтовнёй, но его цепкие пальцы обхватывают мою руку, останавливая. Его хватка крепкая, не болезненная, но производит стойкое ощущение, что такое, определённо, может быть.
Может его голос и сдержан, но он рассекает меня словно ледяной шип. Его пальцы сжимают мою руку.
— Откуда, блядь, ты знаешь Наоми и Лео?
Дерьмо. Сейчас предстоит самое сложное.
— Я работаю в морге, и знаю, что это может прозвучать странно, но мне показалось, что что-то не сходится, — медлю, так как не могу рассказать правду. — Кое-что не имело никакого смысла, хотя выглядело так, будто они умерли от отравления дымом. Во всяком случае, я просто хотела, на всякий пожарный, сообщить тебе, чтобы ты был осторожен.
Хватка на моей руке ослабевает, и я пользуюсь преимуществом, соскальзывая со стула. Сланцы шлёпают по кафельному полу, пока я шагаю к выходу. Только когда дверь закрывается за мной, а маленький колокольчик звякает напоследок, я наконец выдыхаю.
Флоридское солнце и «визитная карточка» — влажность, обрушиваются на меня интенсивнее, поскольку мегера во плоти не получила памятку — сейчас начало октября, и людям наверняка понравится, если она немного уменьшится.
Концентрируюсь на своём автомобиле. Он сияет, как маяк свободы и безопасности, а не как банальное условное обозначение белого надёжного транспорта.
Меня охватывает паника при звуке приближающихся шагов. Ускорившись, готовлюсь пробежать оставшееся расстояние до машины, как вдруг меня хватают за запястье и разворачивают лицом к мужчине, которого я только что бросила в закусочной.
Стоит мне взглянуть на его лицо, всё снова повторяется. Словесный понос.
— Ох-х, ты злишься, — наклоняю голову в сторону, недоумённо гляжу на него. — Почему ты злишься? Откровенно говоря, не могу представить, как кто-то может быть зол, особенно после здешних потрясающих кофе и еды.
Он нависает надо мной; от него исходит злоба тяжёлыми гнетущими волнами.
— Думаешь, это круто — исчезать после того, как наговорила столько дерьма?
Прикладываю усилия, чтобы мой голос не дрогнул.
— Слушай, я просто подумала, что было бы правильным сообщить тебе, — поднимаю руки в знак капитуляции. — Вот и всё. Ничего больше.
Его глаза
