Когда под ногами хрустит империя - Вера Ковальчук
– Этого я сделать не могу.
– Если вы согласитесь сотрудничать, я гарантирую вам жизнь.
– Я не могу вам помочь, – нехотя ответила Кира. Лгать этому человеку действительно трудновато. Видимо, хороший офицер, и дознаватель из него получился бы отличный. Сразу умело даёт понять, что ложь ощутит в два счёта, а это совершенно выбивает почву из-под ног.
– Обдумайте. Если у вас всё равно нет допуска, ничего сколько-нибудь значимого вы нам не выдадите. Какой тогда смысл отказываться от сотрудничества? Либо мы своими силами вытащим всё, что нам нужно, из базы данных, либо провалимся, пытаясь это сделать. Вот и всё. – Отвечать она не стала, лишь опустила голову. И офицер, разогнувшись, отступил. – Что ж, давайте, – коротко приказал он ещё одному военному. – Меня в первую очередь интересует доступ к контрольной технике, а затем ответ на вопрос, почему именно женщине доверили здесь остаться.
– На это я могу ответить сразу, – сказала Кира, и офицер немедленно вернулся, присел на табурет перед ней, касаясь своими коленями её коленей.
– Я слушаю. Почему оставили вас?
– Потому что у меня сломана нога. Остальные были на своих двоих.
– Поэтому даже не пытались вынести вас?
– Кто-то должен был остаться и взорвать капонир. Увы, взрывное устройство не сработало, а ваши пришли слишком быстро. Ничего не успела придумать.
– В отряде не нашлось никого из мужчин, готовых заменить собой женщину?
– Я командир, – отрывисто заговорила Кира. Уязвлена она не была и удивлена – тоже. Привыкла. – А на войне нет женщин или мужчин. Есть солдаты, офицеры и мирное население.
Пауза получилась ещё более длинной, чем предыдущая.
– Верно. Прошу вас уступить и согласиться на сотрудничество.
– Не могу.
Он слегка отвернулся и, кажется, кивнул. Видимо, не ей. Заслонив собой уходящего, перед Кирой сел ещё один человек, тоже офицер, но званием помладше. Он заговорил уверенно и напористо, но она почти его не слушала, понимая, что вступать в спор с этим человеком – дело совершенно лишнее. Он может быть мастером своего дела, он наверняка способен раскрутить на откровенность буквально любого пленного, но трудно разговорить того, кто молчит.
Пропуская мимо ушей добрых две трети того, что он говорил, Кира всё-таки уловила, что с ней этот человек вполне вежлив. Чувствовалось, что он привык иметь дело с мужчинами, а с женщиной в роли объекта допроса ему нелегко, даже не по себе. Это портило человеку всю игру. Он вполне искренне уговаривал её пожалеть себя и не упорствовать, потому что сам боялся следующего этапа. И тут из него вырвалась, видимо, тоже откровенная, полная смятения, мысль:
– Послушайте, сударыня, женщине вовсе не место на войне, вы же понимаете. Женщина должна рожать и кормить, и те, кто принуждает её убивать и по сути уничтожать себя самое, виновны. Они нарушают законы природы и совершают преступление против вас. Вы вряд ли можете с этим спорить. – В этот момент Кира подняла взгляд и посмотрела на него в упор. Пару секунд молча слушала его сентенции, а потом наклонила голову и слегка улыбнулась.
И опытный офицер моментально понял, что допустил ошибку.
Выпустил ниточку инициативы из пальцев.
Дальше не он мог на неё давить, а она – на него, а значит, его усилия становились бессмысленными. Даже вредными, пожалуй. Допрашивающий взглянул на пленную со смесью сожаления и раздражения и позволил себя сменить «злому полицейскому».
Она ждала, что этот сразу примется бить. Но нет. Этот тоже начал с разговора. Он просто и быстро разложил по полочкам, подвёл черту, и спорить с ним было бессмысленно. И улыбаться тоже бессмысленно – над этим человеком ей верх не взять. И дело даже не в том, что он сильнее – просто совершенно другой, и в их противостоянии лишь случайно может появиться что-нибудь общее, чтоб, зацепившись за это, можно было схватиться.
Но при этом его Кира понимала намного лучше, чем любого другого чужака, которого ей уже пришлось увидеть. В ответ на его вопросы она или молчала, или мотала головой – и чувствовала себя поверженной вне зависимости от того, какой вариант поведения выбирала. Ну, а этому человеку что – он работал. Он был обычной рабочей лошадкой армии, трудягой, и его умение внушить объекту, что тот побеждён, тоже было средством. Но в данном случае – бесполезным. Кира ведь не хотела победить. Ей требовалось другое.
Впрочем, она, пожалуй, даже с нетерпением ждала перехода к силовым методам, потому что с ними всё просто и понятно. В них нет противостояния и воли, а есть страдание, которое просто надо терпеть. Кира считала, что терпеть она умеет. Опыт есть.
И, понятное дело, до силовых методов вскоре дошло. Сначала допрашивающий занялся её пальцами, и это оказалось тяжело. Но в каждый момент, когда терпеть уже было невыносимо, она вспоминала, что надо потерпеть ещё немножко, и станет легче. Ещё немного и ещё чуть-чуть… Потом у неё наконец-то онемело тело, а боль встала рядом – она чувствовалась, но не остро, а с эдакой толикой успокоения, странного и примитивного. И даже появилась тень удовольствия – от того, что боль отступила, и это было счастье. Кира второй раз за день вполне искренне улыбнулась.
Она была согласна с тем, что сама по себе боль не способна ни к чему принудить упрямца. Её можно научиться переживать. Побеждает человека лишь запредельный, чудовищный ужас за целостность своего тела в чисто физиологическом смысле. И с этим вряд ли что-то можно сделать сознательным усилием. Но она попытается. По крайней мере, собиралась попытаться.
Заметив, должно быть, отсутствие реакции, он встряхнул Киру и зажал её мизинцы чем-то, что она не видела. Потом последовал электрический удар, который закончился мощнейшей и мучительной судорогой, и вот это она уже отлично прочувствовала. Следующий удар был настолько силён, что Кира опрокинулась вместе со стулом. Уже упав, она с большим запозданием осознала, что, падая, сломала палец.
Допрашивающий поднял её и посадил прямо.
– А теперь пойми, что твоё упрямство только отдаляет момент, когда ты сдашься. Это время стоит тебе здоровья, а мы ничего не теряем. Ещё десять минут, и ты больше не будешь красоткой. Ты станешь инвалидом. Стоит того? Так считаешь? – Он вынул нож, запрокинул ей голову и без всяких промедлений глубоко резанул по щеке. Кира после волны боли ощутила вкус крови на губах. Своей крови.
