За грань. Инструкция по работе с вампирами - Анастасия Амери
— Разберемся потом, — решительно раздалось позади и, неожиданно схватив за бедра, он подтянул меня к себе, от чего, не сдержавшись взвизгнула.
Я ощутила сильное давление, Йоан чуть толкнулся вперед и стало понятно, что мне не сразу удастся принять его. Он что-то недовольно забурчал, вышел, потерся головкой о набухший от желания клитор и вновь попытался протолкнуться вперед.
— Ты вообще, когда последний раз занималась сексом? — наверное, его клыки удлинились, потому что речь стала чуть искаженной.
— Давно, — закусив нижнюю губу, я подалась ему навстречу.
— А как же…
— Боже мой, Йоан, ты собираешься поговорить о другом мужике или трахнуть меня? — я не просто говорила, а рычала, желая получить его всего и не думать пока ни о чем, не вспоминать, не чувствовать.
Мне нужен был примитивный секс и мне хотелось верить, что Стрэнд даст мне это, но он медлил и это выводило из себя. Я попыталась шевелить бедрами, но он крепко схватил меня и полностью вышел.
— Черт тебя дери, говнюк, — он заключил в кулак мои растрепанные в припадке после кошмара волосы, и я зашипела, выгибаясь еще сильнее.
— Так было или нет?
Неужели это было для него важно? Никогда бы не подумала, что кто-то вроде Стрэнда может переживать о такой мелочи, как секс, точнее о том, что я могу проводить с кем-то ночи. Возможно, это было такое своеобразное проявление собственничества. Ведь я только его трофей. Скорее всего, в понимании первородного, только он мог иметь меня…во всех смыслах.
— Ни хрена не было, мы просто целовались, а потом ты позвонил и мне пришлось выставит его за дверь, — рассвирепев от того, что я могла на самом деле оказаться для него только забавной игрушкой, с которой можно и поохотиться за артефактами, и заняться сексом, я дернулась, пытаясь высвободиться.
Гребаный вампир, гребаный клинок, гребаное все. Сколько еще можно меня унижать и пытать?
— Умница, — в его голосе сквозила улыбка, но я никак не могла повернуть голову и увидеть лицо Стрэнда.
В следующий миг он мощно толкнулся в меня, и я задохнулась от переполнявших чувств. Злость, страсть и удовольствие от того, как он начал скользить внутри, наполняя до отказа, так как никто раньше, смешались и вытеснили все дурацкие и ненужные мысли. Сузив мир только до этой кровати, до нас двоих. Какая-то новая, дикая часть меня вырывалась наружу с каждым стоном, с каждым толчком. Ей так нравилось, что ее волосы намотаны на кулак, ей было плевать на всякие условности и моральные принципы. Наверное, она способна на более яростное и изощренное убийство. Эта Соня будет рада возможности мстить и резать глотки. Эта Соня, возможно еще напугает меня, но в тот момент мне она нравилась. Нравилось, как она движется и не пытается казаться красивой или сексуальной. Эта женщина просто трахалась, отдаваясь этому на все сто процентов.
И только она могла попросить о том, чего я боялась, как огня:
— Укуси меня, — нет, этот голос, низкий и хриплый вовсе не мог быть моим.
— Тебе будет плохо, — выговорил Стрэнд, и я едва не кончила от того, какие доисторические дикие нотки были в его тоне.
Кажется, сейчас мы оба были не теми, кем привыкли видеть друг друга.
— Насрать, я хочу тебя и теперь я знаю, что ты хочешь. Так давай же.
Последнее предложение я уже говорила ему прямо в лицо. Он на мгновение покинул меня, от чего тут же сделалось одиноко, перевернул на спину и опустился сверху. В его светящихся глазах можно было различить многое: похоть, страсть, от чего-то ярость и, самое главное, жажду. Дикая Соня знала его так же, как один зверь знает другого зверя. А ему, этому зверю напротив нужна была кровь. Моя кровь.
— Давай, — сквозь стиснутые зубы прорычала я, хватая его лицо ладонями, находя губы вампира в поцелуе.
Внутри словно начала натягиваться тугая пружина, оргазм был чертовски близок. В тот момент казалось, что его тело идеально подходит мне. Да и не только тело. Та звериная сторона Сони, которая любила царапины и кровь, была уверена, что наш общий аромат, создающийся под чувственные и звонкие шлепки наших тел, являлся чем-то новым, уникальным. Как новый найденный элемент в таблице Менделеева. От чего возбуждение не только держалось в пиковой форме, но и возрастало в такую степень, что становилось страшно. Кто бы мог подумать, что секс может разрушать сознание, сносить к черту башку. Йоан словно знал обо все, давил, гладил, лизал и покусывал ровно там, где мое тело было максимально чувствительным.
Забавно, в какой-то момент подумалось, что я бы поставила его член на постамент и молилась бы ему — настолько он был нужного размера и изогнут так, что задевал важные чувствительные зоны глубоко во мне. Я бы рассмеялась собственным глупым и примитивным мыслям, которые не были чем-то осознанным, как верования первобытных людей, но была слишком занята, чтобы думать о чем-то большем нежели как дышать или продолжать двигаться.
Кажется, я забыла, что мой рот способен на связную речь, на что он то ли утробно рассмеялся, то ли зарычал. Плевать. Выгнув в удовольствии шею, я пытались сказать что-то нечленораздельно, но все, что удавалось, это кричать. За пару мгновений до того, как меня накрыло лавиной мощного оргазма он все же впился в меня, прожигая каждую вену огнем, продолжая вбиваться так, словно мы переживаем последние мгновения нашей жизни.
Несколько часов пролетели, как несколько минут, солнце давно взошло из-за горизонта, но мы все продолжали. Есть что-то чертовски прекрасное в том, что твой любовник неутомим. Только ты или твое тело решаете, когда удовольствие должно закончиться. К собственному ужасу или чести (смотря какая сторона личности сейчас была активна), усталость не стояла за дверью, поджидая, как маньяк с ножом из картины Хичкока, она будто испарилась. Лишь когда я сидела верхом к нему лицом, а лучи дневного светила пронзали полупрозрачные шторы и падали на нас, на меня накатила слабость. Скорее всего от потери крови. Он питался мной несколько раз. Немного, чтобы я не потеряла сознание, хотя ему давалось это с большим трудом.
Я скользнула руками по его груди, наблюдая за выражением лица, изучая его, а после вновь поцеловала, едва ли не всхлипывая от удовольствия и накатившего вдруг одиночества. Не желая хвататься за проступавшие мысли, страхи и немую ярость хотя бы еще
