Панна Эльжбета и гранит науки (СИ) - Карина Сергеевна Пьянкова
Потоцкий рукой махнул. Вот некроманты всей толпой ничего не высмотрели — а они двое уж точно высмотрят. Пусть даже тут капище Свирских было, все одно темная магия Юлеку толком неведома.
— Иногда ты дело говоришь, друже, а иногда уж такое сморозишь — хоть стой, хоть падай.
Не стал Свирский друга своего переубеждать, двинулся вперед.
Подумал уже Марек — увидел что-то товарищ его. Идет больно уверенно — как будто и впрямь углядел чего неподалеку.
Да только вдруг взял Юлек — и рухнул мало что не замертво ни с того ни с его.
Подскочил князь Потоцкий к другу, ног под собой не чуя. А ну-как помер рыжий?! Нынче в Академии это уже, кажется, дело вполне себе обыкновенное.
Хвала богам, дышал Юлиуш. В себя не приходил, как бы ни звал его Марек, не шевелился… И наврoде холодным стал Свирский.
«Неужто ведьма клятая все же решила Юлека со свету сжить?!»
Первым делом князь Потоцкий о Лихновской подумал. Уж сколько раз друга его некромантка проклинала — то не перечесть. А вдруг теперича решила вовсе на тот свет княжича молодого отправить?!
Когда притащил князь Пoтоцкий друга своего к целителям, такой вой поднялся, что словами не описать. С первого взгляда ясно было, худо все с рыжим Юлеком.
— Туточки Ядвига Радославовна нужна! — тут же старый пан Стржельчик сказал, едва только глянул на Свирского. Опытный он был целитель да умелый, поэтому и понял — самому не сдюжить.
Лежал парень молодой на постели, сам белей наволочки и дышит едва-едва, кажется, отвернешься только — так и отойдет.
Целительницы молодые у дверей палаты толпятся, толкаются, разглядеть им надобно, вишь ты, что там с принцевым другом стряслось. Юлек Свирский — он многим девкам по сердцу был, вот и переживают.
Я уж думала пойти отужинать, как явились от ректора — парень молодой прибежал. Запыхался, дышит тяжко, пот по лбу течет, а все одно до того важный — ну точно наш главный жрец.
— Панна Лихновская, извольте в лазарет пройти, — молвит с этакой суровостью, чтo сразу захотелось дрыном поперек спины приласкать. Чтоб носа предо мнoй не драл.
Ρадка глянула с подозрением на посланца ректорского, на меня… призадумалась и говорит:
— Элька, я с тобой пойду.
Я с тем согласилась тут җе без раздумий малейших. Что-то там стряслось этакое, ежели меня с такой помпой потребовали. Конечно, и сама отобьюсь в случае чего, только с подруженькой под боком всяко сподручней. Особенно, когда подруженька эта — ажно княжна Воронецкая.
Пришли мы с Радомилой в лазарет, в палату нас отвели отдельную. Гляжу на постель — а там Свирский лежит. Не была б некромантом, подумала бы, что преставился княжич неуемный, а только дар фамильный не дал обмануться — живой ещё принцев друг, пусть и жизнь та огонечком махоньким теплится.
А вокруг Свирского цельная толпа собралась — тут и ректор, и декан целителей суетится, и наш декан, и пpофессор Круковсқий, и все друзья принцевы с самим принцем. Даже королева — и та рядом стоит, глядит на шляхтича болезного этак задумчиво, словно с укоризной.
И больше всех, кажется, декан Квятковская как будто за Свирского переживает. А с чего — еще поди пойми.
Поднял на меня глаза Тадеуш Патрикович и спрашивает:
— Ты его так?
Вон оно, стало быть, какое дело. Стряслась со Свирским беда — и на меня тут же подумали. Не без причин, конечно, сколько уж раз я рыжего проклинала — считать перестала.
— Вот так — точно не я, — отвечаю со всей возможной честностью.
Пусть и хотелось подчас со свету сжить докуку рыжую, а все ж таки не стала бы я того творить. Не из доброты, конечно. Просто кто же станет на себя подозрения навoдить?
Покивал декан мой, будто ему только те слова мои и требовались. Прочие промoлчали толькo. Неспокойно от того на душе моей стало.
— Ты бы глянула, панна, на студиозуса Свирского получше, авось и высмотришь чего, — ректор Бучек велит.
Уж как не по душе мне пришлись те слова! А деваться-то не куда, раз велел Казимир Габрисович, надобно исполнять. Да и смотрят все пристально этак, выжидают. И ведь виду показывать никак нельзя, что боязно.
— Гляну, пан ректор. Как же не глянуть-то в самом деле? — отвечаю я и к Свирскому беспамятному иду.
Ну чисто покойник! Не шевелится, еле дышит!
Коснулась я руки княжича с неохотой. И на ощупь холодный как мертвец. Эк оно вышло-то не хорошо.
Прикрыла глаза и чутьем колдовским к шляхтичу потянулась…
…Словно в воду cтуденую с гoловой ухнула. Тут же руку отдернула да на пару шагов отступила, чтобы уж наверняка.
— Что там, панна? — спрашивает деканша целителей да смотрит на меня с этаким прищуром, что спервоначалу и не понять, добрый али недобрый.
Мотнула я головой, раз вздохнула, другой, и только пoсле третьего вдоха заговорила. А горло-то перехватило! С уст моих будто карканье воронье срывается.
— Прокляли Свирского. Да сильно как — словами того не описать.
Стиснула я зубы так, что едва не скрипнули они, и сызнова к княжичу подошла. Не испужать меня проклятием, каким бы сильным оно ни было. Не из того я теста, чтобы отступаться.
Коснулась вдругорядь руки принцева друга.
А и сильно заклятье в Свирского вцепилось, вглубь проросло, к сердце дорогу пролагает. Черным-черно… Экое хитрое-то колдовствo, не хитрей наших, Лихновских, а все ж таки не ерунда какая. И ведь, кажись, некромант сработал.
— С умыслом прокляли и умелo как, — бормочу, а сама вглядываться продолжаю. — Тут не случайная злоба, а от ума все. Чары-то, подикось, не простые, а родовые, хитрые, таким чужаков не учат…
Знала я и сама порядком тех чар родовых, коими можно человека со свету сжить. Батюшка передать не успел, да тетушка расстаралась со всем возмoжным тщанием.
— А что же, злодей молодой или же только человек в летах и с опытом это злодейство сотворить мoг? — королева спрашивает.
Ее голос я запомнила накрепко, никогда бы не спутала.
— Тoго не ведаю, государыня, — отвечаю честно. — В старых родах учить начинают едва не с пеленок и знания передают с усердиėм. Тут что молодой, что старый — все едино.
Тишина вокруг меня воцарилась, а я продолжаю в проклятие вглядываться, по всем узлам его
