Не злите добрую колдунью! - Марина Ефиминюк
После извержения гейзера наступила зловещая тишина. В воздухе стоял запах перебродивших ягод и хмеля. Даже не хотелось думать, чей именно винный погреб оказался ограбленным. Лучше бы его матушки.
– Да ты, смотрю, добытчик, Нильс, – хмыкнула я.
– Простите, – нашел в себе силы подать голос тот.
– Выливай вино, – кивнула я на кувшин, а когда тот, отплевавшись пенистыми брызгами, опустел, скомандовала: – Наливай в ванну… Воду!
Глинистая жижа, не иначе как из какой-то канавы, начала заполнять раковину. Стремительно набралась и полилась через край.
– Не стыдно? – отступив, чтобы не намочить домашние туфли, вкрадчиво уточнила я.
– Мне очень, очень страшно, – очередной раз чистосердечно признался Нильс. – Учиться у вас еще страшнее, чем шантажировать.
– Рада, что ты наконец это понял, – с иронией похвалила я и кивнула: – Выливай… эту гадость.
Раковина опустела.
– Заливай. Воду!
В ванне забурлило, запенилось, и на дне появилась мыльная вода, очевидно, сворованная из чьей-то кадки с постирушками. В подтверждение моей догадки на поверхность между тиной, речными водорослями и просто непонятной гадостью всплыло мужское исподнее нелепой расцветки, напоминающей обивку табуретопса. Полагаю, обворованная прачка бросилась пить успокоительные капли.
Нильс выглядел так, словно собирался в этой самой мыльной воде утопиться.
– Что ж, – вздохнула я. – По крайней мере, сейчас ты прицелился. Выливай.
– Учитель, сколько еще? – плаксиво протянул он.
– До тех пор, пока не научишься, – спокойно объявила я. – Так что вперед, к свершениям!
Пока школяр самостоятельно постигал основы полезных в домашнем хозяйстве портальных заклятий, я занялась насущным. Неизвестно, когда светлый дар ускользнет к ведьмаку, и мы снова окажемся чародеями при магии, но вынужденными размешивать мед в чашке чая, как самые обычные люди.
Сначала устроила в кухонной раковине постирушки. Сунула грязную одежду, залила воду, какая была, и сунула кусок мыльного камня. Под действием заклятия вещи начали лениво вращаться, оттирая сами себя. Через некоторое время бурление остановилось.
Легким взмахом руки я заставила мокрое платье подлететь в воздух и завернуться крепким жгутом. Оно отжалось, осыпав брызгами пол и кухонный прилавок… А в тазу, между тем, издыхала выловленная из ванны рыба.
– Надеюсь, школяр, молочная уха того стоит, – потирая дрожащее веко, тихо пробормотала я.
Кучу влажного белья пришлось тащить в бочку для полоскания на себе. Конечно, теперь эта бочка некоторым образом превратилась в ведьмачью купальню, но пусть сам себе натаскает чистой водички. У нас тут темных прислужников нет.
Йосик радостно потрусил за мной на улицу. Бодренько я вышла из дверей и замерла с горой влажного мыльного белья в руках. На дорожке стоял Дюк. Руки с длинными когтистыми лапами, лишь отдаленно напоминающие человеческую кисть, жалко высовывались из широких рукавов измусоленной рубашки, из грязного ворота торчала тонкая шея.
Похоже, лопата-подпорка все-таки съехала, и одинокое некромантское создание поторопилось явить бледный лик темной хозяйке… А хозяйка стала светлой. Просто светлее не придумаешь.
Он принюхался. Ноздри расширились, челюсть приоткрылась, и Дюк сорвался с места. Я мгновенно призвала магию и, зачем-то крепко прижав белье к груди, словно не уронить его на землю было самой главной задачей, приготовилась огреть монстра очередной сковывающей печатью. Но совершенно неожиданно он не напал, а выхватил из моих рук мокрое платье, как будто хотел сожрать влажную ткань, а не свеженького человека.
Вся куча белья свалилась под ноги, а я рефлекторно вцепилась в подол отобранной шмотки. Раздался треск. Платье разодралось по поясу на две части, и каждому щедро досталось по половине. Мне юбка, Дюку – верх с рукавами.
Минус одно домашнее платье в гардеробе.
– А ну брысь отсюда! – рявкнула я.
Он утробно рыкнул, словно жалуясь, как одиноко и голодно ему было сидеть в запертой клети. Особенно когда весь прошлый вечер в огороде без страха шарахалась еще не надкушенная двуногая еда, а сквозь дыру в крыше было видно, как прыгают аппетитные воробьи.
– Место! – Я ткнула в сторону, намекая на тесную клеть.
Дюк смотрел по-рыбьи мертвыми глазами, пах как бродяга, три года не видевший мытья, и не шевелился.
– Чучело, может, тебя упокоить? – Я смирилась с тем, что залезать обратно в домик умертвие не желает, и начала собирать одежду.
Три раза уронив ночную сорочку, отчего стало ясно, что ее больше не нужно полоскать, а можно заново стирать, я все-таки выпрямилась с горой белья в руках. Дюк немедленно выпестовал лапы и попытался схватиться за брюки.
Я ловко увернулась, не давая острым когтям вцепиться в свисающую штанину.
– Да чего ты хочешь-то?
Он выдал странный звук, что-то среднее между ослиным блеянием и стариковским кряхтением. В жизни ничего подобного не слышала. Полагаю, у другого бы волосы на затылке зашевелились, а у Нильса чуб и вовсе встал бы дыбом.
– Ты белье, что ли, хочешь донести?
Если бы он ответил человеческим голосом, пожалуй, у меня случилось бы полное переосмысление чародейской жизни.
Чувствуя себя если не сумасшедшей, то очень близко, я переложила кучу в подставленные лапы.
– Смотри не урони.
Вообще, странно требовать от умертвия аккуратности, учитывая, что я сама белье уже три раза поваляла по земле.
К бочке мы пошагали торжественной шеренгой. Сначала я, потом Дюк с одеждой. Замыкал шествие бодренький Йося. Из-за угла, прочертив путь под кусты и весело журча, тек ручей.
Откровенно сказать, за дом я заворачивала с опаской. И не зря! Через край бочки беспрерывно лилась вода, как из бездонного источника. На земле образовалась большая лужа. Из нее в разные стороны разбегались ручьи, и плавали мужские трусы в цветочек…
– Постирушки отменяются, – на выдохе пробормотала я, не найдя приличных слов.
Очевидно, в какой именно водоем, известный ему, сливал ванну Нильс. Уперев руки в бока, я терпеливо ждала, когда школяр прекратит безобразие. Что за склонность к потопам, право слово? От мгновенной взбучки его спасало только усердие, с каким он пытался постичь заковыристое заклятие.
Неожиданно вода начала стремительно убывать. Бочка опустела. Видимо, школяр обнаружил, что снова напортачил, и постарался исправить ошибку.
– Ладно, живи и чародействуй, – смилостивилась я и зашагала обратно в дом.
На пороге попыталась отобрать у Дюка белье, но умертвие вцепилось в кучу мертвой хваткой и выдало обиженный ослиный клич. После недолгой борьбы пришлось оставить ему штаны. Остальное он отпустил, но портки чем-то ему приглянулись. Может, намекал, что пора бы его уже приодеть. Заодно и помыть.
– Да подавись ты этими штанами! – буркнула я и
