СИНИЕ ЛЕБЕДИ - Светлана Гресь
Луна всплыла из порваной кромки облаков, свечением божественным посеребрила гладь зеркальную, и, о, диво дивное, в блеске волн, зажженных лунным сиянием снежный окрас у отдельных лебедей, стал синим. Нора перстом кажет на птиц волшебных и произносит едва слышно, – Скорые свидания украдкой не претят и лебедям; белый лебедь – к любви светлой, бесконечной; синий лебедь – к любви изменчивой, обманной. Белый лебедь – к объятиям невинным, синий лебедь – к слезам и огорчениям.
Очнулась оттого, что Клава громко, монотонно била клювом о стол. С трудом приподняла голову, мутным взглядом обвела комнату.
– Кошмар-р-р! – кричала ворона. – Кошмар-р-р! Уже сутки не могу добудиться. Сколько можно спать?
Дана неотрывно смотрела на спящую за печкой Комариху. Брови удивленно выстроились домиком.
– Да-да, тоже дрыхнет второй день,что мертвая.
– А что произошло?
– Вы спите, а там свадьба гуляет.
– Кто женится? Я знаю?
– Знаешь, милая, ой как знаешь, разлюбезный твой женится.
– Клава, хватит трещать, голова и так болит, раскалывается, нет у меня уже разлюбезных.
– Ага, когда это не стало, недалече, как пару дней назад, целовалась с ним у ворот его дома, совсем стыд забыв. Такого позора думала довеку не перенесу.
Ворона каркнула и обиженно забралась на подоконник.
– Тула знатную свадьбу отгрохала своей дочери, на-долго запомнит деревня женитьбу Луки.
Дана, плохо соображая, смотрела на ворону. Слова ее вяло цеплялись за рыхлую, вязкую память девушки. Лука. Свадьба. Любовь. И вдруг пронзило острой болью – ее друг милый женится.
– Клава, повтори, что ты сказала, – одеревеневшими губами прошептала.
– Да я тебе целый час торочу, что Лука женился и некому теперь будет голову морочить бедной, наивной девушке.
Дана, ни жива ни мертва, еле поднявшись, вышла на улицу. Издали слышны шутовские вопли, шумные срамные песни подгулявших гостей, наяривала, надрываясь в своем ненасытном исступлении, гармонь. Побрела в ту сторону, пошатываясь от тошноты и слабости.
Cвадебное пиршество было в самом буйном разгаре, ешь, пей сколько хочешь, вытворяй, что сможешь. Не в меру возбужденные состечественники, насосавшись как свиньи, дармового угощения, подверглись тяжким испытаниям обольстительного воздействия хмельного напоя, что совершило свое разрушительное дело для неосознанных, не всегда достойных поступков. Неуде-держимое веселье, что вопит, манит, влечет, дразнит, хохочет, дурманит мозги, подкашивает ноги, воспламеняет в разудалой пляске тело и все ему мало, все нипочем, что дружно и легко взведет любую толпу на неотчетливые совместные действия, царит, владеет свадебным пиром.
А, она-то, матушка сощуренным взглядом осматривает ликующее собрание, упиваясь превосходством, раздуваясь от гордости, приглаживает непослушные локоны, вытирает надушенным платком подбородок и шею; пускай глядят, да губы от зависти кусают, лишь только Тула может позволить себе такой размах, как ни как, а дочь у нее одна; правда, муженек ей c червоточинкой, блудливый попался, похоть впереди мозгов топает, да ничего, обламывали и не таких, взнуздаем и этого ловеласа, лишь только с хворью непонятной разберемся и дальше все пойдет, как по маслу. Легонько привлекла к себе свою ненаглядную кровиночку, нежно погладила по волосам, поцеловала в щечку, шутливо пригрозив пальцем Луке. Тот, нелепо улыбаясь, смущенно пожал плечами, осторожно оглядываясь на будущего тестя.
Пытаясь вызвать одобрение главной супружеской четы, ввизгнув для сугреву, широко размахнувшись, выбросила в середку свое, упарившееся от предыдущей пляски, дородное тело, молодка далеко не первой свежести, и выкрикивая срамословные припевки, властно упершись руками в боки, резво перебирая ногами с пятки на носок, жирной гусыней прошлась по кругу, подобрала подол и выбила четкую дробь, яростно, с остервенением вбивая каблуками в землю. Пискнула гармонь и залилась веселым переливом. Под одобрительный гул, ловко выбрасывая ноги, сыпанул мельчайшую дробь разухабистый мужичок. Остановился перед молодоженами, хитровато жмурясь, развел руки в боки, смастерил замысловатое коленце, крутнулся на одной ноге, ухнул по-молодецки и со всего маху пустился по кругу в присядку, щелкая ладонями о голенища сапог.
У гармониста ухмылочка деревянная на лице, от чрезмерного усердия прилип ко лбу чуб, раздувая ноздри, облизывая пересохшие губы, жал, давил до упаду на деревянные клавиши, неистово растягивая меха, краем глаза, вглядываясь, как завороженный, на непрошенную гостью, что тихо, едва перебирая ногами, подходила к ним. Признал, в один миг изменился в лице. Всхлипнула усталая, измученная гармонь, захлебнулась вдруг стоном пронзительным и смолкла, захрипев, как надорванная, не закончив мелодию. Мертвая тишина упала с высокого чистого неба, эхом прокатилась над притихшей толпой, что плотным кольцом обступила Дану.
Волосы светлые не убраны, растрепаны, шея тонкая вытянулась, точно струна, готова вот-вот лопнуть, в глазах лихорадка.
Совет вам да любовь, – поклонилась в землю, ладонь к сердцу прислонила, – добра и блага.
Ты же говорила, что больше никогда не увидим ее. А это что? Кто это, мама, я тебя спрашиваю? Ты обещала, – губы дочери предательски задрожали, горькие слезы хлынули ручьем и покатились по щекам. Она покраснела, лицо исказилось и стало до ужаса жалким и неприглядным, – че приперлась, пошла вон отсюда, кто тебя приглашал? – жалобное, отчаянное завывание выплескивалось на груди будущего мужа. Лука нежно гладил по волосам и шептал утешительные слова.
Припадок гнева мигом обуял Тулу, – Люди добрые, – взвыла дурным голосом, – вы только поглядите на эту побирушку, потаскушку! Ни стыда, ни совести, не звана, не прошена, пиявкой вцепилась в счастье мое семейное, мало того, что мужу мозги запудрила, так ей еще и зятя подавай, мочи моей больше нет, силушки мои на исходе, жизни лишить меня хочет бессовестная, – вся дрожала в нервной конвульсии от возмущения.
– Не надо, не надо, не кричите, – шептала чуть слышно оторопевшая от визга девушка, а на душе было так горько и безотрадно, – я же вам ничего худого не сделала.
Взглянула на такое чужое и непроницаемое сейчас для нее лицо Луки. Горячая тошнотворная волна накрыла всю, с головой. Все кончено. Ушла невозвратно любовь. Не сумела вскружить голову парню, не смогла удержать возле себя друга милого. Да и нравилась ли она ему когда-нибудь? Наверно, нет. Медленно осмотрелась вокруг.
Под самой березой, пытаясь подняться, сидел Комар. Его жалкая пьяная гримаса, чем-то отдаленно напоминающая улыбку, его маленькое, сморщенное от алкоголя и от старости лицо, ничего, кроме сочувствия к себе, не вызывали. Чем мог старик помочь сейчас Дане?
– Да ты жизнь мою семейную чуть не угробила! Все! Моли не моли, а в деревне тебе делать нечего! Уходи, – Тула решительно махнула рукой в сторону леса. – Вон из нашей деревни, и чтобы ноги твоей здесь больше не было!
– Уходи, – дружно в один голос подхватили окружающие, что мигом обступили беззащитную девушку. Остальные гости стали подтягиваться ближе, угрожающе располагаясь
