Дарья Еремина - Суккуб
- Ну, что же ты творишь, родная? Как так можно?
- Прости. Мне нужно было...
Мы стояли у ограды, наблюдая за бабушкой с дедом. Я боялась выпустить обнимающие руки. И боялась посмотреть в глаза.
- Ты похоронил Гришу?
- Да, на Бусиновском. Вернемся в Москву, свожу.
- Родственники были?
- Только сестра. Родителей не было. Мы с Валерой и два каких-то байкера.
Я опустила голову. Гришины родители не могли смириться. И даже я не имела права здесь что-то сделать.
Я не хотела знать, что с киллером. Не хотела знать, нашли ли заказчика. Не хотела узнать тем единственным и самым надежным методом, какой имела в распоряжении. Не хотела знать или, просто, не хотела думать. И не думала.
15. Лето 2007 года.
Мы сидели на маленьком стадионе, где вот-вот должен был начаться детский футбольный матч. Как Гриша уговорила меня, не представляю. Скорее всего, я была слишком уставшая для препираний. И слишком заинтригованная ее: познакомлю кое с кем.
Когда на поле вышли две команды, я отодвинула колени, чтобы пропустить проходящую мимо женщину. Высокая, миловидная блондинка несколько за тридцать. Это все, что бросилось в глаза. Когда она остановилась перед поднявшейся Гришей и поцеловала в щечку, я удивленно открыла рот.
Старшая сестра Гриши была единственной из семьи, кто не отвернулся от нее после операции. Родители оборвали связь за несколько лет до нашего знакомства. И судя по тому, что их не было на похоронах, они так и не смирились.
Гриша представила свою сестренку: Марина.
Представила меня.
Потом указала пальцем на парнишку под номером два в желтой майке: мой племянник, Лев.
Уже полгода мы обе жили лишь моей жизнью. В тот день я впервые осознала, что Гриша – не только моя подруга, компаньонка и тень. Она отдельная личность, у которой есть родители, есть семья. Какая-никакая...
Мы следили за маленькими футболистами, и я отдыхала. Ни разрезающие воздух крики, ни плотная масса родных и близких, собравшихся посмотреть на игру своих отпрысков – ничто не могло помешать мне впасть в процесс стремительного отдохновения. Я физически чувствовала, как расслабляюсь. Мне, просто, было хорошо. Зеленое поле, дети, воздух, люди, которым было глубоко наплевать на Лиду, Гриша, в конце концов. Просто – хорошо.
После матча мы вчетвером собирались похрустеть куриными крылышками в Ростиксе. Но «после матча» не состоялось.
В тот день я впервые познакомилась с толпой.
В тот день Гриша впервые действительно испугалась за меня.
В тот день, солнечный и безветренный, когда кто-то меня узнал.
Меня оттеснило от Гриши. Марина пошла за сыном.
Вроде, родители. Вроде, матч – детский. Вроде, отпрыски смотрят на отцов, дядь, дедов и братьев... Смотрят. Но их переклинило намного раньше, чем кто-то крикнул «Лида! Подождите!» Их переклинило за день или за месяц, когда я мелькнула на экране. Возможно, в журнале. Возможно, в Интернете. Где угодно, когда угодно... И вот я была тут. Я испугалась.
Испугалась не потому, что была внутри обезумевшей массы. А потому, что не понимала, кто в этой массе на самом деле неадекватен. Слишком много детей и женщин. Слишком много скользящих мимо взглядов, кому безразлична как Лида, так и собирающиеся вокруг нее поклонники. Я не могла разобрать, где чужие, а где крайние. И напугало именно это.
Это был не первый раз, когда Гриша наблюдала мои немые команды. Но это был первый раз, когда мы на полном серьезе перетрусили.
Вот в тот день я и познакомилась с Гришиной сестрой. Единственной из родственников, кто пришел на похороны.
16.
Встреча была назначена в кофейне на Чистых прудах. Именно потому, что там должно быть людно, шумно и безразлично. Именно оно – безразличие окружающих ко всему окружающему, позволяет спокойно и без суеты заставлять забывать.
Это было мое четвертое задание, первое в Москве. Впервые я попросила рассказать историю целиком. Впервые я встретилась с человеком лично. Но об этом он тоже забудет. Мне, просто, было интересно. Иногда, на самом деле, интересно. Их история. Их жизнь. Я не вижу чужих жизней за своей. А они – интересны.
Полный мужчина в костюме, отирающий пот с лысины – не совсем привычное зрелище для посетителей кофеен. На улице под тридцать. Мы сидим и болтаем. А потом я поднимаю взгляд на зашедшего в помещение мужчину и напрягаю спину.
Стоит ли убеждать себя, что я не хотела его видеть? Стоит ли врать себе, что Миша пришел в эту кофейню в этот день и час по своей воле? Когда долго и настойчиво о чем-то думаешь, оно сбывается. И для этого не нужно иметь никаких особенных талантов.
Он увидел меня мгновенно, отфильтровав окружающие лица. Дернулся, но не сделал шага назад. Прошел к столику и остановил взгляд на официантке. Я вернула взгляд к своему объекту чистки. Сказала: хватит. По пунктам перечислила то, о чем он должен забыть. Попрощалась и поднялась.
- Миша, – остановилась за вторым стулом у его столика.
Он смотрел исподлобья, склонив голову набок. Положил ладони на стол. Развернул.
Я облизала губы, промаргивая глаза. Хорошо, если он может держать чашку кофе. Это уже хорошо.
Он молча сидел и молча смотрел.
И я смотрела в ответ. Потому что если не он...
Я не знаю, понимал ли он. И не хочу знать. И я никогда не попрошу прощения, потому что это будет значить, что я признала и поверила, что это не он. А это не так.
Я смотрела на него и кусала губы. Сколько времени уже прошло? Ему принесли чай. Миша пил чай. С лимоном. Если в принципе пил чай...
Достав из сумки блокнот и ручку, я записала свой новый номер телефона. Рука дрожала. Обошла стул, кладя листок перед агентом.
- Что это? – засмеялся он зло. – Ты мне свидание хочешь назначить?
- Это, если ты захочешь заняться моими делами. Вдруг.
Он снова засмеялся. Этот его смех... Он пугал.
- Что это на тебя нашло?
Он говорил так громко. Он привлекал внимание, по привычке создавая прецедент. Всегда. Это была его работа. Внимание, чем бы оно ни было вызвано – всегда внимание. Подойдя, я наклонилась к нему.
- Я предпочитаю, чтобы мои дела вел человек, который меня ненавидит, – распрямилась. Правая ладонь сжималась и разжималась так, будто я собиралась его ударить. – Иногда, ненависть безопаснее любви.
Часть третья. ОБРАТНАЯ СТОРОНА
1. Июнь, 2009 г.
Настало лето, но погода об этом еще не осведомлена.
Я начинаю осознавать, в чем увязаю с каждым днем, каждым вздохом, каждой мыслью. Пытаюсь принимать и обособляться, не впуская в глубину души грязь и боль, на которые приходится смотреть неожиданно открывшимися глазами. Но, иногда, не просто события или люди, иногда я сама не поддаюсь собственному влиянию. Сидя у телевизора, я ревела.