Дарья Еремина - Суккуб
Галка кивнула, снова затягиваясь. Выкинула окурок в сквозящую щелку. Выдохнула. Снова кивнула.
Я смотрю в снег. На черные голые деревья, на бесконечные провода.
Галчонок собирается уйти. Она понимает. Что-то она понимает. Даже, если это совершенно не относится к правде, она найдет причины, оправдание и не обидится.
- Тебя не хватятся? – спрашиваю ее спину, шагнувшую к двери.
Обернувшись, она чуть дергает головой и улыбается.
Мы приехали за день до Дня рождения Галкиной мамы. У них очень просто и чисто.
- ...Я прекрасно понимаю, что ты можешь оплатить хоть гостиницу целиком. ...Но маминых щей там тебе никто не сделает.
Я не смогла отказаться.
Скажи она что угодно... Упрекни. Начни увещевать. Насмехайся. Все было бы без толку. Но Галка – это кратчайший путь из пункта А в пункт Б. Она всегда – напрямик. Она всегда – в точку.
В квартире три комнаты. Родительская, семьи старшей сестры и старенькой бабушки. Уже давно Галка чувствует себя гостьей в родном доме. Как и я в своем собственном, в Самаре. Но дом – он всегда дом. Чистенький, с растрескавшейся плиткой в туалете, с замазанными подтеками в ванной, со стенкой – ровесницей ее старшей сестры.
У сестры семилетний сын. Бабуля – тихая как тень. Отец – среднестатистический бытовой алкоголик. Не запойный. Хотя, после сокращения на работе всякое может случиться. Мама – педиатр в районной поликлинике. У них душевно, не склочно, смущенно и очень жарко. Хочется открыть форточку. Но пока парень носится по квартире, взмыленный и горящий – нельзя.
Галчонок с подарками. Галчонок приехала из Москвы. Это другой мир. Даже в ста километрах от МКАДа – уже другой мир. В магазинах тоже самое. Цены не всегда ниже. Но подарок, купленный там, будто пахнет по-другому. Сразу поймут. Потому она тащит все то же самое оттуда.
В глазах сестры – немая зависть. У нее интересный муж, у нее здоровый сын, у нее под боком родные. А в глазах – немая зависть. Я отворачиваюсь. Мне неудобно. Особенно после резанувшего взгляда ее мужа. Узнал.
За ужином Галка рассказывает свои новости. Часов семь уже, стемнело по-зимнему рано. Мы едим щи. Водку. Картошку с мясом. Водку. Бабушкины соленые огурчики. Водку. И совершенно потрясающую квашеную капусту. С семенами укропа, маслом и сахаром. И снова водку. Галка в подпитии говорит легче, почти без схваток. И так как День рождения случится только завтра, а мы с дороги, то и спать идем где-то в районе «спокойной ночи, малыши».
В комнату, где спит бабушка с правнуком подмышкой. На полуторке, уютной, как свитер, который носишь десятый год. Как стоптанные тапки, которые никогда и ни за что не предашь.
Темно. Бабушка похрапывает с тревожным свистом. Мелкого еще не угомонить. Перед глазами вертолетик, поэтому смотрю в потолок. Мы лежим в темноте, и я думаю об Аньке, которая не пригласила на свадьбу. Думаю о Максе. Думаю о тех, о ком успела забыть. Макс – лишь первый муж подруги. У каждой будет. У каждой. И всегда будет одно и то же. Взгляд Галкиного зятька намекнул об этом прямолинейно и безнадежно. И ради них, ради себя, ради всех нас, ради того, что мы можем вспомнить... я, даже, не позвоню.
Разве вправе я заставлять близких мне людей чувствовать себя виноватыми? Жизнь сама все расставит по местам. Помогать ей в этом – все равно, что запустить дождевых червяков утоптать асфальт вперед катка.
А Галка лежит и молчит так, будто все и так знает. И мне очень хочется рассказать. Хоть кому-нибудь. Хоть с кем-то разделить все-все... Но я молча смотрю в потолок. И в душе слезы. Водопады слез. Но они, лишь, там.
Меня разбудил нормальный, логичный и прогнозируемый сушняк. Бабушка все так же посвистывала, храпя. Галка, почувствовав простор после того как я поднялась, раскинула свои худющие руки-ноги по всей полуторке. Стараясь не шуметь, я пошла на кухню. Работал телевизор.
- Ты что не спишь? – спросила я мелкого, протирая глаза.
Налила воды из графина. Отпила. На экране скакали лошадки. Очередная SMS-игра, придуманная светлой головой и запущенная темными мыслями.
- Моя лошадка выигрывает, – ответил мальчишка. В руке зажат мобильный телефон.
- Чей телефон? – спросила я раньше, чем подумала о том, что это не мое дело.
- Папы.
Ох, и влетит же тебе от папы... Но вмешаться в чью-то жизнь, подмигнув с экрана, со страницы журнала, со строки книги – это одно. А вот так – лично – это совсем-совсем другое.
Я снова наполнила стакан, и направилась к проему двери, прикрытого постукивающими бамбуковыми жалюзи. Почему эта дрянь ловится даже тут? Я про SMS-викторины, игры. Я про семь рублей за нарисованную лошадку. За каждую – по семь...
- Удачи, – шепнула, выходя.
Галька, проснувшись при моих покушениях на половинку кровати, с благодарностью приняла стакан воды.
- Твой племянник сидит на кухне перед телевизором и тратит деньги на телефоне отца. Играет в скачки, – Наябедничала я шепотом.
- ...Завтра влетит, – Галка повернулась ко мне спиной.
- Я все думала, на ком же они держатся? – подумала я вслух, тоже ложась на бок. – Что ты об этом думаешь?
- Ничего, – зевнула Галка в подушку, – мое дело освещать факты, а не оценивать.
- Галка... – я удивилась, – это не твоя позиция.
Она повернула голову. Потом и вовсе легла на спину. Ей, конечно же, так же фиговенько и гаденько, как и мне.
- ...Если звезды зажигают - значит - ...это кому-нибудь нужно?
Я не нашлась. Закрыла глаза. В грудной клетке бурлил стакан воды. Но Галка права. С одной стороны. С их стороны...
13.
На собрании Верховного Суккубата я села с краю на последнем ряду правой от входа половины. Я не слушала... Или не слышала... Просто не понимала речь... Сознание отказывалось переводить. Я сидела и ждала, когда она останется одна.
Сбегая из Москвы месяц назад, я и не предполагала, сколько на самом деле успела накопить сил. Я не ощущала их, чувствуя себя разбитой, потерянной, брошенной.
Я звонила Марку каждую неделю. Я не могла без его голоса. И я слышала, что он сходил с ума там, вдалеке, без меня, один.
- Пришли мне на мейл все имена, все фотографии, все телефоны, – просила я.
- Лида, он жив.
- Кто? – сердце екнуло.
- Миша жив. Его откачали. У него проблемы с руками, но он жив. Он снял все обвинения.
Я облокотилась о стекло за спиной.
- Я перезвоню...
По лицу скользнул свет прожектора. Я невольно поморщилась, отворачиваясь. Впереди поднялась женщина. Я слушала далекий, но разборчивый голос старушки и думала о том, на что могла бы потратить силы вместо того, чтобы подчищать свои следы. День за днем заставлять кого-то забыть о себе. Устраивать маленькие локальные пожарчики, уничтожающие документы. Убивать «от старости» жесткие диски, терять CD-диски, флешки. Забывать, забывать, забывать...
