Дарья Еремина - Суккуб
- Это ты, – колени задрожали. Я опустилась на коврик в ванной. – Я знаю, это ты.
- Лидок, ты о чем? Твою мать, четыре утра. Что из сделанного мной заставило тебя позвонить в четыре утра?
- Ты заказал ее. Ты убил Гришу, – говорила я тихо. Марк стучал в дверь, прося открыть.
- Лидок, тебе плохой сон приснился? Приезжай, и мы решим все наши разногласия. Мне надоела эта игра.
Я слышала шум рядом с ним. То ли телевизор, то ли кто-то еще. У Миши не было жены, но была куча постоянно циркулирующих по постелям баб. Все, что он хотел сделать со мной, он делал с ними.
- Кто там, рядом с тобой? Избавься от нее.
Я услышала шум. Они ругались. Потом голос в трубке сказал:
- Есть.
- Найди ручку, – сказала я тихо, закрывая глаза, – пиши.
Он был в себе. И он снова делал то, что говорила я.
- Пиши... Я, Михаил Мамасович Миросян, ... какого ты там года рождения? В здравом уме и твердой памяти признаюсь в совершенном преступлении. Я нанял убийцу и заплатил за... – я сглотнула. Гриша все же поменяла паспорт. Из глаз снова потекли слезы. - Смерть Григории Мироновы.
Отстранив на мгновение трубку, я судорожно вздохнула.
- Пиши дальше: Я не был убийцей. И я не могу это вынести. Простите...
О чем он думал?
- Возьми нож, – я закрыла глаза, облокотившись щекой о край ванны. – По точилке... Твоей новой точилке для ножей... проведи три раза, как ты показывал, когда хвастался ее покупкой.
Я слышала, как Марк за дверью опустился на пол. Он все еще просил открыть... Просил не делать это. Кажется, он понимал.
– Иди в ванную. Включи теплую воду. Не горячую. Теплую...
- Лида, не делай этого, – голос Миши дрожал.
- Залезай в ванну.
- Лида, я все откачу. Все будет по-прежнему. Не делай этого, – он плакал.
- Режь запястье с внутренней стороны.
Дверь подалась вперед. Марк встал. Я тут же поняла: ключи. Он пошел искать ключи.
- Лидонька, прости меня. Что хочешь проси. Не делай этого!
- Пили второе.
Дверь открылась. Марк встал в проходе. Я вытянула руку к унитазу и разжала пальцы. Коммуникатор булькнулся в воду, ударившись о стенку с тихим пластиковым звуком.
Марк молча стоял и молча смотрел.
Я смотрела на него.
Мы можем притянуть луну, но мы не можем вернуть прошлого...
- Не уходи, – вырвалось у него из горла, – теперь все будет хорошо. Без него основное дело закроют... С остальными мы разберемся.
Я поднялась. Полотенце осталось на полу. Пошла из ванной, аккуратно протискиваясь между Марком и косяком. Он обхватил меня, останавливая. Начал целовать плечи.
- Не убегай. Мы все вернем. Только ты и я.
Я опустила голову, жмурясь. Как же я люблю тебя...
Могла ли я представить себе когда-нибудь, что смогу так полюбить? Сжав его руку на своем плече, я вздохнула.
Отпусти.
11.
Пока велось дело – любое, даже не уголовное – я не имела права уехать. Я дала подписку о невыезде.
Но какое это имело значение теперь? Даже, если никто и никогда не узнает о Дане, о Мише, их тени навсегда останутся маячить за моей спиной. И не важно, один или сотня. В этом деле значение имеет счет лишь от нуля до единицы...
Я думала об Италии всю дорогу в аэропорт. Но снимая деньги с карточки, смотря на свое мутное отражение в банкомате – передумала. Ни в какой другой стране мира нет столь огромных необитаемых просторов, как у нас. Ни одна страна мира не отличается такой поганой системой внутренних коммуникаций. И никакая другая земля не даст мне сил и времени, чтобы подумать.
Наконец, подумать...
Собрание Суккубата происходило в Соборе святого Петра по вторникам раз в три месяца. Я знала, что второе приглашение придет так же, как и первое. Но в какой из тринадцати вторников первой декады этого года мне желательно будет оказаться в Риме, я не знала. А мне очень был нужен совет... Я тонула в происходящем вокруг. Мне нужно было исчезнуть на день, на мгновение... Но исчезнуть вообще.
Сидя в машине у вокзала, я думала о Грише. Она просто была рядом. Она не влияла на меня. В своих планах я никогда не ориентировалась на нее. Но теперь все, что я делала до вчерашнего вечера, перестало иметь значение. Отбрехаться от всех тяжб, перестать мелькать на публике, свести на нет все внимание... Смогу ли я?
Я знала, Марк знал, Гриша знала – нет.
Я могла абстрагироваться от живой аудитории. Но лишить себя внимания тех, кто ежедневно, ежеминутно, ежесекундно смотрел на меня, думал обо мне, желал меня – я не могла.
Закрыв машину, я пошла к таксофонам. Купила карточку. На улице только брезжил рассвет, но вокруг бурлил и шумел народ. Объявляли о начале посадки, о завершении посадки. Насколько хватает взгляда: сплошное море сумок и лиц.
- Да! – крикнул Марк на другом конце провода.
- Я не могла по-другому. Прости, пожалуйста, – проговорила тихо. Он не мог меня не слышать. Взорвись в метре от нас по петарде, он не мог меня не слышать.
- Лида, где ты? Не убегай. Мы все решим. Вернись.
- Я вернусь. Позже.
- Ты усугубишь все. Не убегай. Лидонька, просто, вернись домой.
- Я не могу, Марк, – я помолчала. - Помнишь, что я прошу, когда хожу во сне? – я закрыла глаза.
Он молчал. Он помнил. Это была одна фраза. Всего одна. Всегда. Остановите меня. Остановите меня. Остановите меня.
Остановите, пока не вошла во вкус.
Остановите, пока что-то еще имеет значение.
Просто, остановите.
- Лида, нам нужно разобраться со всеми обвинениями. Своим побегом ты признаешь свою вину по всем делам. Вернись.
- Марк, я люблю тебя. Очень. Но мне нужно побыть одной. Прости.
Я повесила трубку. Вытерла щеки. Вынула карту из телефонного аппарата. Направилась к расписаниям поездов дальнего следования. Куда угодно. В купе проводницы. Уж я «договорюсь»...
12.
- ...Лида? – захлебнулся знакомый голос. Не оборачиваясь, я склонила голову. Но Галка уже узнала. - ... Лидунчик!
Она взяла меня за плечо, разворачивая. В тамбуре больше никого нет. В худой, перманентно загорелой руке – сигаретка. На лице – удивленная улыбка. Смущенная, растерянная, все еще не верящая.
- Привет, – улыбнулась я.
Поезд Москва – Екатеринбург. Второй день на рельсах. Мир так узок в вагоне купе. Так тесен...
- ... Что ты тут делаешь? – она не скрывала изумления. – ...Ты ли это?...Не думала, что ты вообще на поездах ездишь.
- Ты домой? – я вспомнила, что Галчонок откуда-то оттуда. Из Нижнего Тагила, что ли?
- ...Да, домой, – захлебнулась она. Затянулась. Выдохнула густой белый дым в стекло. – ...Вокруг тебя такая шумиха. ...Хочется спросить, правда ли это? Но ты, ведь, ... не ответишь.
Я посмотрела в окно. В заснеженную бескрайнюю Русь, стискивающую нас зябкими объятиями, пытающуюся остановить, молящую подождать, вздохнуть, прислушаться, подумать.
