Гейл Форман - Куда она ушла

О, нет! Мы зашли так далеко на этом мосту. Она может разрушить все, если хочет. Но ей придется все меня рассказать. Я хватаю ее и поворачиваю лицом к себе.

- Почему? Скажи. Ты должна мне это!

Она смотрит на меня огромными глазами. Прицеливаясь. И затем спускает курок.

— Потому что я ненавидела тебя.

Ветер, шум, все это исчезает на секунду, и я остаюсь со звоном в ушах, как после шоу, как тогда, когда кардиомонитор показывает прямую линию.

- Ненавидела? Почему?

- Ты заставил меня остаться. — Она говорит это тихо, и я не уверен, что услышал ее из-за ветра и машин. Но затем она повторяет уже громче. — Ты заставил меня остаться.

И вот она. Пустота в моем сердце, подтверждающая то, в чем часть меня никогда не сомневалась.

Она знает.

Атмосфера в воздухе изменилась. Будто можно почувствовать, как пляшут ионы в пространстве.

— Я все еще просыпаюсь по утрам и на секунду забываю, что их больше нет, — говорит она мне. — А потом вспоминаю. Ты знаешь, каково это? Снова и снова. Было бы намного легче… — И вдруг ее показное спокойствие раскалывается, и она начинает плакать.

- Пожалуйста, — я убираю свои руки. — Пожалуйста, не надо…

- Нет, ты прав. Ты должен позволить мне выговориться, Адам! Ты должен услышать это. Было бы легче умереть. Не то, чтобы я хочу быть мертвой сейчас. Нет. У меня есть много того, что радует меня в жизни, того, что я люблю. Но когда-то, особенно в начале, было так тяжело. И я не могла не думать, что было бы намного проще уйти вместе с ними. Но ты — ты попросил, чтобы я осталась. Ты умолял меня остаться. Ты стоял надо мной, и давал обещание, такое же нерушимое, как любая клятва. И я могу понять, почему ты злишься, но ты не можешь винить меня. Ты не можешь ненавидеть меня за то, что я поверила тебе.

Теперь Миа рыдает. Мне стыдно, что я довел ее до этого.

И внезапно меня озаряет. Я понимаю, почему она вызвала меня к себе в театре, почему она пошла за мной, когда я вышел из ее гримерки. Так вот для чего весь этот прощальный тур — Миа завершает тот разрыв, что начала три года назад.

Отпустить. Все говорят об этом, как о самой простой вещи. Разогни свои пальцы один за другим, пока твоя ладонь не будет открыта. Но моя рука сжималась в кулак в течение последних трех лет, теперь она намертво закрыта. Я весь намертво закрыт. И собираюсь закрыться полностью.

Я смотрю на воду. Минуту назад она была спокойной и гладкой, но теперь, похоже, что река вскрывается, вспенивается, образуя сильный водоворот. И эта воронка угрожает проглотить меня целиком. Я утону в ней, и никого рядом со мной в этой кромешной тьме.

Я обвинил ее во всем этом, в том, что она бросила меня, что сломала меня. И может, это было всего лишь семечко, но из одного маленького семечка выросло цветущее растение. И я — тот, кто лелеет его. Я поливаю его. Я забочусь о нем. Я защищаю его от сорняков. Я позволяю ему обвивать мою шею и душить меня. Я сделал это. Сам. Своими руками.

Я смотрю на реку. Похоже, волны теперь высотой в полтора метра, рявкают на меня, пытаются перетянуть меня через перила в свои воды.

- Я больше так не могу! — Кричу я, потому что хищные волны пришли за мной.

И снова кричу:

- Я больше так не могу! — Кричу волнам, и Лиз, и Фитцу, и Майку, и Олдосу, и нашим звукозаписывающим директорам, и Брин, и Ванессе, и папарацци, и фанаткам, и тусовщикам в метро, и всем, кто хочет урвать кусок меня, хотя меня на всех не хватит. Но главным образом я кричу это самому себе.

- Я БОЛЬШЕ ТАК НЕ МОГУ! — Я кричу громче, чем когда-либо в своей жизни, так громко, что мое дыхание гнет деревья на Манхэтенне, клянусь. И пока я борюсь с невидимыми волнами, воображаемыми воронками и демонами, которые по-настоящему реальны и сотворены мной самим, я на самом деле чувствую, как что-то вскрылось у меня в груди. Ощущение настолько сильное, как будто сердце вот-вот взорвется. И я отпускаю его. Просто отпускаю.

Когда я поднимаю взгляд, река снова выглядит рекой. И мои руки, которые сжимали перила моста так сильно, что побелели костяшки, теперь разжались.

Миа уходит, направляясь к другому концу моста. Без меня. Теперь я это понял.

Я должен выполнить свое обещание. Отпустить ее. На самом деле отпустить. Отпустить нас обоих.

Глава семнадцатая

Я начал играть в своей первой группе, «Infinity 89», когда мне было четырнадцать. Дебют состоялся на домашней вечеринке недалеко от университетского городка. Наше трио — я на гитаре, мой друг, Нейт, на бас-гитаре, и его старший брат, Джона, на барабанах — сильно облажалось. Мы только недавно начали играть, и после концерта узнали, что Джона подкупил хозяина вечеринки, чтобы мы могли выступить. Мало кто знает о том, что первая попытка Адама Уайлда играть рок-музыку перед слушателями могла даже не состояться, если бы Джона Гамильтон не внес свою долю в копилку.

Это оказалось единственным плюсом вечеринки. Мы так сильно нервничали, что накрутили усилитель слишком громко, создавая какое-то безумие звуков, на что потом жаловались соседи. А еще мы перестарались с низкими частотами и не слышали инструменты друг друга.

Зато во время пауз между песнями я мог слышать звуки вечеринки: звон пивных бутылок, бессмысленную болтовню, смех людей, и, клянусь, в дальней комнате люди смотрели «Американского Идола». Суть в том, что я мог слышать все это потому, что мы были настолько ужасны, что люди не запаривались над тем, чтобы выразить нам благодарность за игру. Мы были не достойны приветствия. Нас даже никто не освистал. Нас просто проигнорировали. Когда мы закончили играть, вечеринка продолжилась так, будто нас там и не было.

Мы исправились. Не намного, но все-таки исправились. Однако кроме домашних вечеринок мы так нигде и не играли. Потом Джона уехал в колледж, и мы с Нейтом остались без барабанщика. «Infinity 89» перестала существовать.

Так началась моя недолгая карьера в качестве одинокого барда-певца, играющего в основном в кофейнях. Работа в сфере кафе было немногим лучше игры на домашних вечеринках. Только я и гитара. По крайней мере, не было необходимости увеличивать громкость, и слушатели в большинстве своем относились ко мне уважительно. Но когда я играл, меня все равно отвлекали посторонние звуки: шипение кофе-машины, тихие беседы студентов-интеллектуалов о Самом Важном, смешки девушек. После выступления они хихикали громче, когда подходили поговорить со мной, спросить, что меня вдохновляет, предложить мне свои диски, а иногда и кое-что другое.

Одна девушка отличилась от других. У нее были сильные мускулистые руки и решимость во взгляде. Первые ее слова в мою сторону были: