Марина Ефиминюк - Магические узы
Итак, все уехали. Двор, запруженный автокарами, опустел, наполнившись местом и простором. Закутавшись в клетчатый плед, я устроилась на ступеньках крыльца, как на стратегически удобном пункте. Отсюда прекрасно просматривалась дорога, вившаяся посреди покрывшего зеленым тонким пушком поля. Ветер путался в кустах, налезавших на изгородь, и тихо шептал листьями дуба. На горизонте от закатного солнца розовели легкие перистые облачка.
Время остановилось, ведь ожидание – самая худшая доля.
Скрипнула за спиной дверь, заставляя меня вздрогнуть и оглянуться. На крылечко выскользнула Любава, похожая на яркую бабочку, и ее кожа в нарождающихся сумерках отливала бронзовой.
– Мы в видео-театр, – объявила девочка, грохоча по ступенькам высоченными каблуками, и, чтобы не оступиться, цапко хваталась за перила. – В нашей деревне, наконец-то, «Магические узы» показывают. Ты с нами?
Я только покачала головой, помня о строгом наказе Ветрова старшего не покидать ферму ни при каких обстоятельствах.
– Надо же, – насмешливо хмыкнул появившийся следом за сестрой принаряженный Пересвет, – каким интересно зельем он тебя опоил?
– Кто? – насупилась я.
– Ратмир, конечно, – хмыкнул парень и, походя, потрепал меня по макушке, – еще вчера ты не была такой послушной. Нужно попросить пару капель, хорошо на девчонок действует! – и издевательски подмигнул.
Презрительно фыркнув на ехидное хихиканье Любавы, я поплотнее запахнула плед и проводила молодых людей унылым взором. Они, весело переговариваясь, уселись в автокар с открытым кузовом и, подняв на дороге облако пыли, скрылись с глаз. Тетушка еще не возвращалась из города, куда отбыла с раннего утра, лишь узнав о приезде всей команды, которых иначе как «банда» не называла, и теперь меня охватила настоящая тоска.
Еще пару дней назад я бы новенькие туфли обменяла на тихий одинокий вечерок в доме родителей, но сейчас хотелось завыть волком. Присутствие рядом братьев Ветровых не давало страху вырваться наружу, и без них настороженность медленно возвращалась, заставляя испуганно дергаться от любого шороха. К сожаленью, часы паники, когда я металась по городу, пытаясь спастись от невидимых врагов, не вырвать из памяти как расчеркнутый тетрадный лист.
Окончательно озябнув, я вошла в дом, и настежь распахнутая дверь впустила в комнаты яростный сквозняк. Поток воздуха взметнул заново привешенные занавески в гостиной, сорванные поднявшимся во время анализа подделки ветром, играючи рассыпал по полу документы и перевернул рамочки на каминной полке. Когда один из снимков слетел и жалобно звякнул, я даже вжала голову в плечи и поморщилась. Стало жутковато, внутри появилось подлое ощущение, будто в дом забрался чужак.
– Проклятье! – подбадривая себя, я еще раз воровато проверила пустующую кухню с кастрюлями на конфорках, и бросилась убирать гостиную, пока не появилась добрая хозяйка и не рухнула в обморок от учиненного беспорядка.
Осторожно, чтобы не порезаться о разбитое стекло, я подняла рамку с фотографией Стрижа, где он с соломинкой, зажатой между зубов, лежал в высокой траве и жизнерадостно улыбался камере. Лишь стоило моргнуть, и изображение резко сменилось…
Распростертый в нелепой позе парень валялся на брусчатке. Его смуглое лицо побелело, а на светло-розовой футболке, надетой перед отъездом в Ветих, проявлялись алые пятна. Они стремительно росли, расширялись, и, казалось, что сейчас густая горячая кровь просочится через трещины в стекле фото-рамки. В ужасе я отшвырнула фотографию, уже содрогаясь всем телом. Ударившись о пол, рамка рассыпалась острыми осколками.
Из горла вырвался жалобный стон, на глаза навернулись слезы, и безумная паника застила сознание. Не контролируя себя, я бросилась к коммуникатору. Старые привычки невозможно искоренить за пару коротких дней – первым порывом стал звонок Богдану. Лихорадочно нажимая вспыхнувшие на зеркале крупные цифры, я практически набрала номер, но резко остановилась и до боли вцепилась в трубку.
Богдан – враг, и он последний человек на этом свете, которому стоило звонить! Зеркальная поверхность аппарата отразила мое вытянувшееся бледное лицо с покрасневшими от непролитых слез глазами и, чернея, медленно затухала. Братья не потрудились оставить персональных номеров, тетушка запаздывала с возвращением из города, дети укатили развлекаться… Если я не могла позвонить старшему брату, то тогда кому?!
Раньше меня пугала лишь темнота, теперь открылась правда – самая ужасающая вещь – это одиночество. В нем таилась настоящая угроза, когда некому придти тебе на помощь, и нет способа предупредить об опасности других.
– Улица Вязовая дом тринадцать квартира девять, – пробормотала я, приходя в себя. Мысли заработали с быстротой боевых шаров. Адрес ювелира прокручивался и прокручивался в голове, словно заевшая пластинка граммофона. И я рванула к мирно дремавшей во дворе «Чайке», уютно устроившейся на стоянку под сенью дуба.
Если бы отец узнал, как ходко могла снедать версты его колымага, то пришел бы в неописуемый восторг или же в вящий ужас. «Чайка» ревела и чихала, выплевывая из выхлопной трубы клубы зеленоватого дыма, но я, не щадя раритет, гнала и остановилась лишь дважды.
Первый раз, когда, на всех парусах выскакивая из-под крутого пригорка на деревенский тракт, едва не столкнулась с поворачивавшим в сторону фермы черным автокаром с окнами-хамелеонами, посветлевшими из-за сумерек. Одновременно с водителем, являвшимся аггелом, мы нажали на клаксоны, и возмущенные оглушительные сигналы распугали мирно сидевших на пыльном почтовом ящике ворон. В панике я, безусловно, не придала значения этому столкновению, о чем потом сильно сожалела.
Второй раз пришлось притормозить, криво съехав на обочину торгового тракта на Ветих, когда я сдалась и стала искать в бардачке призму городского навигатора. Стеклянная пирамидка оказалась треснувшей, и вспыхнувшая на лобовом стекле полупрозрачная карта города то и дело исчезала, а написания всех без исключения улиц высвечивалось задом наперед.
Наконец, я минула огромные арочные ворота при въезде в город, и ворвалась в запруженные улицы. За окном мелькали здания, громыхали по рельсам переполненные трамваи, истерично мигали световые фонари на перекрестках. Кажется, у меня получилось нарушить все возможные правила движения по дорогам Ветиха. Следуя мерцавшему на стекле «Чайки» маршруту, по широкому окаймлявшему город проспекту я добралась до восточного холма одного из спальных районов.
Здесь улочки стали извилистее, а здания потеряли высоту. Трехэтажные жилые дома теснились, прильнув друг к другу, и на черепичных крышах торчали шпили для приема сигналов видения. На улице Вязовой, в противовес названию росли одни тополя, а мощеную дорогу с двух сторон сужали цепочки выстроенных на обочинах автокаров. Безлюдность квартала настораживала. Кое-как, едва не протаранив носом отцовской колымаги дерево, я остановилась рядом с нужным домом и заметила спокойно дремавший порядком изуродованный многочисленными вмятинами автокар Дока. Когда я выбралась на тротуар, глотнув свежего прохладного воздуха, то в голове окончательно прояснилось, и меня охватило сомнение. Трезвая мысль остудила, а что если чары наведенные браслетом – насмешка черной магии, сплошная ложь?
Вход в парадную дома номер тринадцать украшал полосатый натянутый тент, и под ним казалось светлее, чем на улице, где трубочисты, согласно инструкции от Ратуши, уже зажигали фонари. Я изучила таблички с именами жильцов на стене, и, найдя ювелира, поняла, что мне придется подниматься на последний третий этаж. Коридоры жилого дома наполняла гулкая тишина, отчего ко мне возвращался звук тревожно разносившихся шагов.
Каждый лестничный пролет, сумрачный и безмолвный, словно жильцы дома в одночасье вымерли, наводил оторопь. Поднимаясь, чтобы сразу не забиться в истерике, внутреннее я готовилась к тому, что сейчас на каменном полу подъезда обнаружу расстрелянного Стрижа в залитой кровью футболке. Меня охватывал ужас, и ледяные руки тряслись, как у припадочной. Безусловно, ничего подобного не обнаружилось, только на лестничной площадке хлопало от сквозняка незакрытое окно.
Стоя напротив нужной двери с золотистой девяткой над дверным окошечком, я прокляла собственную горячность, представляя, как сильно удивятся хозяева моим заявлением: «А я, собственно, к вашему гостю…», но решила проверить до конца, что приятель жив и пышет сарказмом.
Готовая сбежать я еще с минуту помялась у порога, а потом все-таки постучалась. Внутренности замерли от волнения, щеки залил румянец. Раздались шаги, щелкнул замок, и моему взору предстала невысокая женщина с коротко стриженными кудрявыми волосами и узкими глазами. Меня отшатнуло назад, как будто распрямилась тугая пружина. В животе стало очень горячо от страха. Передо мной стояла Велимира Разумовна Кадышева двадцати восьми лет отроду – женщина, которую мне было суждено убить четырьмя выстрелами!
