Сошествие в Аид - Хейзел Райли
Я глубоко вдыхаю и собираю последние крохи терпения. Их мало.
Стоит мне развернуться, как замечаю фигуру у бокового входа. Стоит в тени и смотрит на меня. Давно?
Я щурюсь и делаю шаг, но силуэт сразу исчезает, скрывшись за дверью.
Плохое предчувствие. И почти уверен — не зря.
В конце концов, дождь и правда хлынул. Минут через пять после того, как я вернулся в здание, и не прекращался целый день. Может, кто-то там, наверху, решил смилостивиться и укрыл меня. А может, я несу чушь.
Десять вечера. Я снова выхожу в сад и стелю плед под деревом. Моросит. Натягиваю капюшон и опускаюсь на землю.
Вдыхаю глубоко, полной грудью. Всегда любил запах дождя. Да и сам дождь. Особенно — стоять под ним. Подставлять лицо и позволять ему смывать всё — мягко или яростно, всё равно. Пусть льёт, что есть силы.
Гермес смеётся, что это «типичное поведение четырнадцатилетней девчонки с Tumblr». Он не знает правды.
Когда я был ребёнком, только получил эту чёртову рану, верил: дождь меня исцелит. Родители заваливали нас книгами о мифах, о природе, о богах. Там говорилось: вода — источник жизни, способный лечить даже душу.
И каждый раз, когда шёл дождь, я выбегал на балкон и задирал голову. Дал ему заливать шрам, пока шея не затекала. Молился — кому угодно, лишь бы он исчез. Возвращался, вставал перед зеркалом, проверял. Каждый раз. Он никуда не делся. Но заживал. Постепенно. Когда-то всё было куда хуже.
И всё же дождь я полюбил. Полюбил подставлять ему кожу. Всю. Потому что он напоминает: я жив. Шрам остался, но боли больше нет.
Рядом бесшумно появляется фигура в капюшоне. Только шлёпанье ботинок по мокрой траве выдаёт её. Я сдвигаюсь, освобождая место. Афродита опускается рядом, обхватывает колени руками, кладёт на них подбородок.
Она не смотрит на меня.
— Ты не пришёл на ужин в кафетерий.
— Наблюдательная ты, Эфи.
— Терпеть не могу, когда ты так меня называешь, — бурчит она детским тоном.
Улыбаюсь.
— Врёшь. На самом деле тебе нравится.
Она вздыхает.
— Только не говори остальным. А то подхватят.
Я протягиваю мизинец. Она зацепляет его своим.
— Обещаю.
Пальцы остаются сцепленными. Дождь почти стих, но небо тяжёлое, серое, и солнца ждать не приходится.
— Я слышала про утро, — тихо говорит Афродита. — С Хейвен.
С трудом сглатываю.
— Мхм.
— Она не понимает. У нас есть свои причины. У тебя — свои.
— Афродита, я знаю. Мне плевать на её мнение. Пусть думает что угодно, но…
Она склоняет голову набок и смотрит с лукавством. Чёлка растрёпана, но ей всё равно идёт. Настолько красива, что затмит кого угодно, в любом состоянии.
— Но ты же Дива, как говорит Герм. И тебя бесит, когда тебя судят, не зная толком. Правда?
Попал в точку.
Я уверен, что причины наших игр куда… благороднее, чем может показаться со стороны. Знаем их только мы. Только мы пятеро братьев.
— Ты знаешь, трое, которых Афина уложила, вернутся в Йель? — спрашиваю.
Она пожимает плечами.
— Не знаем. Первый, Тайлер, нет. Я попросила папу пробить его — похоже, он отчислится. — Делает паузу. — Разве этого мало как доказательство, что твои игры справедливы? Хотя, конечно, самосуд не должен быть первым выбором.
Я убираю мизинец и беру её ладонь в свои, поглаживая.
— Ты в порядке?
Глаза Афродиты блестят, но не от печали. Я знаю — это слёзы облегчения и радости.
— Парень, который пытался изнасиловать трёх студенток в Йеле, больше сюда не вернётся и получил по полной от моей сестры. «В порядке» — слишком слабо сказано, Хайдес.
Я стискиваю зубы так, что чувствую боль.
— Какой же он кусок дерьма.
— Ага.
— Хотел бы, чтобы он продержался ещё немного, — признаюсь спустя несколько секунд. — Чтобы посмотреть, как он схватывает новые удары.
Афродита кивает и медленно склоняется ко мне. Кладёт голову мне на плечо — и я позволяю, хоть обычно проявления нежности меня раздражают. Она — единственное исключение. В детстве она иногда гладила мой шрам, потом поднимала глаза и с улыбкой говорила: «Какой ты красивый».
Мы сидим так несколько минут. Я даже позволяю себе закрыть глаза и вдохнуть запах мокрой травы, дождя и послушать барабан капель вокруг.
— Хейвен искала тебя в кафетерии. Всё не сводила глаз с нашего стола, — шепчет Афродита.
Я напрягаюсь.
— Может, смотрела на Аполлона.
— Не думаю.
Опять тишина.
Чувствую взгляд. Приоткрываю один глаз и наклоняю голову вниз. В меня впиваются голубые, как море, радужки.
— Хотелось бы увидеть, как она играет.
— Мне тоже, признаюсь, — бормочу. Было бы весело видеть, как она проигрывает — для смирения. Но и мысль о её победе меня здорово заводила.
— Но в играх Афины у неё не было бы шансов. Ты правильно сделал, что оттолкнул её.
Я обдумываю её слова несколько секунд. С ней можно делиться таким.
— Лучше уж никогда больше с ней не заговорить, чем видеть, как Хейвен играет с Афиной.
Глава 14
СПУСК В АИД
Вернись, Персефона, к своей матери, вернись с лёгким сердцем в своём тёмном одеянии. Ты продолжишь властвовать над мёртвыми и живыми, и кто не принесёт тебе подношений и жертв, познает мои вечные муки.
Когда я сказала Хайдесу, что держусь от него и его странных братьев подальше, я не думала, что он воспримет это всерьёз.
Ну, правда. Я решила, что это была просто бурная ссора на эмоциях. А эмоции проходят, стихают. У меня, по крайней мере, уже через час всё улеглось.
Но, похоже, для него — нет.
Игнорировать человека, которого не хочешь игнорировать, — тяжело. А ещё тяжелее, когда он отвечает тебе тем же.
Джек проходит за моей спиной, молчаливая, и бросает взгляд:
— Смелый выбор.
Я кривлюсь и поправляю платье:
— Не уверена.
Последние три недели — пустота. Ничего не случилось. Хотела бы сказать, что даже не пыталась наладить контакт с Хайдесом или хотя бы с кем-то из Лайвли, кто ненавидит меня поменьше. Но не могу врать самой себе. Брату и друзьям — да. Себе — нет.
Я дважды ходила в театр, на их этот дурацкий клуб импровизации. В первый раз он даже не взглянул на меня. Не обратился, не сказал ни слова. Будто я невидимка.
Во второй, когда я открыла рот — хотела поучаствовать в сценке, — он осадил меня поднятой рукой и вызвал вперёд других. После этого сам перестал приходить. И я бросила. Ну а смысл, если его нет?
В
