Дневники фаворитки - Татьяна Геннадьевна Абалова
Геленка как ни крепилась, при прощании разрыдалась. Вроде и злилась на сестру, и мешала та ей, а за всю свою недлинную жизнь не припомнила бы, когда провела без нее хотя бы день.
Дарил едва не удушил в объятиях.
— Ты, если обижать будут, пиши. Я вмиг со всеми разберусь.
— Угу. За ноги по траве потаскаешь.
— Я и по снегу повалять могу…
На том и расстались.
* * *
— Служанку не привезла? — монахиня несла свечу перед собой, а потому София видела лишь треугольник чепца и длинное в пол платье. Странное дело, если вне двора ветер задирал подолы юбок и бил прядями в лицо, то здесь, за стеной, его вовсе не было. Огонек свечи не трепыхался.
— А надо было?
— Кто же за тобой ухаживать станет? Или сама, что по статусу не положено, или придется в деревне поспрашивать, — голос сопровождающей был немолодым, но не таким скрипучим, как у той старухи, что устроила в воротах допрос. Эта назвала Софью непривычным словом «бастардка».
«Бастардка и есть, только совсем не лорда Мирудского», — София, идя за монахиней по мощеной дорожке, пролегающей среди кустов и деревьев, то и дело останавливалась: уж больно тяжел был короб с жемчужным платьем.
Длинная галерея встретила эхом, отражающим звуки шагов. Софья, поставив узел на пол, вытерла рукавом пот со лба. Монахиня, заметив неблагородный жест, покачала головой.
— Лорд Мирудский тобой совсем не занимался?
— Нет, я его даже не видела, — надо держаться как можно ближе к правде, решила для себя София. Не приведи боги, встретит она лорда Мирудского, и случится конфуз — не признает родного отца. — Он меня младенцем к приемным родителям пристроил.
— Приемные из простых?
— Из простых, — сказала и тут же опомнилась. Еще подумают, что она совсем дура неотесанная. — Но деньги на учителей отец не жалел.
— А мать где? Тоже из простых?
— Нет. Мать не из простых, но родила без одобрения храма.
— Кукушка?
— Умерла сразу после родов.
Монахиня не смутилась за бестактный вопрос, произнесла с ехидством в голосе:
— Что же ее родственники тебя к себе не забрали?
— Им не сказали. Пусть думают, что безгрешной на тот свет отправилась.
— Ну да. Отец, небось, снасильничал.
— Нет, по любви вышло.
— Эх, сколько вас таких, по любви случившихся… Никому не нужных, ни на что не рассчитывающих.
— Я рассчитываю. Получу образование, выбьюсь в люди. Я могу, я упорная.
— Выбьется она. Хорошо, если замуж возьмут. Обычно только в полюбовницы и пригождаетесь.
Монахиня остановилась у одной из дверей. За разговорами Софья даже не заметила, как они миновали череду помещений — темных и пугающих оживающими от свечного огня тенями.
— Здесь переспишь, а утром посмотрим, насколько щедр лорд Мирудский. Деньги у тебя с собой?
— С собой, — София постучала по кошельку, висящему на поясе. — Здесь сразу за год обучения.
— Хорошо, — кивнула монахиня, распахивая дверь, — матери-настоятельнице отдашь.
От своей свечи запалила лампу. В узкой комнатке с кроватью и небольшим столиком стало ненамного светлее.
— Ночная ваза в углу.
— Куда выливать? За окно? — как не вовремя вспомнился дневник с наставлениями Велицы!
Монахиня смерила удивленным взглядом.
— Боги! И кто тебя воспитывал?
— У нас в доме не было ночной вазы. Во двор выходили.
— В нашем дворе заплутаешь с непривычки. Здесь вазу оставишь. А я утром в деревню за служанкой пошлю. На нее, надеюсь, денег хватит?
— Хватит, — Софья уже злилась. — Можете сразу двух нанять. Одна будет мне волосы чесать, другая горшок выносить.
— Ты гонор свой поумерь, — монахиня взглянула строго. — Небось не королевских кровей, чтобы выгибаться. У нас против таких как ты темный погреб припасен и вымоченные в воде розги.
Софья только крепче стиснула зубы. Кончилось детство, когда незазорно бегать босой, пальцами доставать ягоды из варенья и вытирать лицо подолом.
«Отныне все будет иначе: следи за своими словами, поступками, желаниями. Помни о своей цели».
Оставшись одна, опустилась на кровать и устало потерла лицо. В окно светил одинокий Карх.
— Где твой брат-близнец? — шепотом спросила Софья у ночного светила. — Не знаешь? Гуляет где-то? Вот и я не знаю, где мой. Но обязательно выясню.
Глава 19. Новая жизнь
Мать-настоятельница оказалась совсем нестарой женщиной, не в пример тем двум, что «принимали» ночную гостью. Милое, неожиданно хорошо загорелое лицо, обрамленное тесно завязанным белым платком, белый же огромный воротник, крыльями лежащий на плечах, черное платье, ладно облегающее сухопарую фигуру. Если опустить разность цветов воротника с платком и платья, то мать-настоятельница смахивала на шахматную пешку. Правда, цепкий взгляд скорее подходил ферзю. Настоятельница подметила и обкусанные ногти, и обветренные, не чурающиеся простой работы руки, и косу, закрученную на затылке кое-как.
Главная монахиня тщательно пересчитала золотые виры, ссыпала их назад в мешочек, записала цифру в огромной книге и только после этого позвонила в колокольчик.
— Лорд Мирудский не поскупился. Переведите леди Софию на третий этаж.
Вошедшая монахиня, отличающаяся от матери-настоятельницы только тем, что поверх белого платка был надет огромный чепец (вот уж где действительно крылья!), а на носу сидели окуляры, смерила недоверчивым взором новую послушницу. Софья от неловкости спрятала ноги с башмаками, которые считала вполне приличными, под стул. Она никак не ожидала, что в глазах божьих сестер будет выглядеть неказистой, ведь взятые в монастырь вещи были новыми, купленными на последней ярмарке у столичных купцов. Правда, торговалась София с ними за каждый медяк, но ее рачительность никак не должна была сказаться на качестве платьев и обуви.
— Она явилась без служанки, — произнесла монахиня в окулярах и поджала губы, будто новенькая свершила великое преступление. — Послать в деревню, чтобы кого-нибудь подобрали?
— Нет, вчера школу покинула леди Лезения, ее прислуга осталась не у дел.
— Как?! Она не взяла Жейму с собой?! Ведь обещала, я сама слышала! — монахиня так искренне возмущалась, что София невольно посочувствовала обманутой служанке.
— Меньше разговоров, сестра Фора, — мать-настоятельница свела брови к переносице, чем заставила божью сестру густо покраснеть. Имя Фора как
