Девять дверей. Секрет парадоксов - Надежда Реинтова
Я подошла к Бэрсу, который сидел на кухне, пил кофе, и высыпав перед ним свое богатство спросила:
— Не знаешь, что это такое?
Тот молча посмотрел на горку с золотом и спокойно ответил:
— Деньги, разве не видишь?
— Нет, я вижу. А где же настоящие, за которые можно купить что-нибудь в магазине? — Я стала перетряхивать содержимое сумочки перед ним.
Марун почесал переносицу и, посочувствовав мне, посоветовал:
— Это, конечно не подойдет для магазина, но можно в банке обменять на серебро или медь, если хочешь.
— Ты что, издеваешься?! — не выдержала я. — Обычные деньги, бумажные!
Марун только захохотал над моими словами.
— А я и не знал, что бумага теперь дороже золота стала!
Но видя, что мое терпение лопается, успокоил меня:
— Если ты говоришь о тех бумажках, что в ходу в Эгоцентриуме, так у нас их нет и никогда не было. У нас вот такие деньги, — он подкинул не руке монеты и положил передо мной. — Ладно, я помогу тебе в этом разобраться. Не могу же я допустить, чтобы мой главный свидетель умер с голоду.
Я села рядом с ним и уставилась на деньги и драгоценные камни, лежащие возле моей чашки с какао.
— Что же может в этом мире считаться сокровищем, если золото и бриллианты есть у всех? — Я не заметила, как произнесла свои мысли вслух. А потом вздрогнула, услышав ответ:
— Ну, во-первых, не у всех. А во-вторых, для каждого человека понятие «сокровище» свое.
Я посмотрела на Маруна. Он, почему-то, встал изо стола и отошел к окну, выходившему на палисадник с сиреневыми кустиками.
— Сегодня уже 20-е число, надо что-то выяснить про "сокровище" моего отца, — напомнила я, — мы должны спасти Никиту.
Бэрс повернулся ко мне, скрестив руки на груди. Улыбки на лице, как не бывало. «Опять влез в рабочую форму дознавателя», — промелькнуло у меня в голове.
— Как думаешь, были у твоего отца какие-нибудь ценности, которые он мог бы хранить в банковском сейфе или, скажем, просто в кабинете на работе?
Я пожала плечами. Во всех моих воспоминаниях об отце я видела его коллекции, богатую библиотеку с редкими междумирными книгами, отдельные раритетные экспонаты, но потайного шкафа или ящика, а уж тем более сейфа, в нашем доме не было это точно, по крайней мере мне об этом было не известно. Вспомнив сегодняшний сон, мне пришла в голову одна идея:
— Мой отец часто ездил в разные экспедиции и привозил из них много старинных вещиц. Может быть его коллеги, с которыми он вместе вел раскопки, что-нибудь знают об этом.
Выпрыгнув из зеркала в комнате Маруна, я быстро вышла в маленькую прихожую, уже открывая дверь на улицу. Но оглянулась, заметив, что Бэрса нет рядом. Он, чуть задержавшись в своей спальне, появился оттуда с коробочкой полной апельсиновых леденцов. Я даже не смогла скрыть улыбку и по-дружески предупредила его:
— Сластена, у тебя будет кариес.
— Не будет, я их зачаровал, — ворчливо ответил детектив, а потом с хитрой улыбочкой спросил, — Это в тебе сейчас говорит целитель, или ты за меня переживаешь?
Я посмотрела на него и, важно задрав нос, ответила:
— Во мне говорит здравый смысл.
— Съешь конфетку и перестань вредничать, — и он, протянув леденец, чуть коснулся пальцами моей ладони. И словно электрический ток пронзил меня насквозь. Я взяла угощение и поскорее выбежала на улицу, чтобы прохладный осенний ветерок погасил пожар на моих щеках.
Мы сели в примвер и отправились в институт, где работал мой отец. На кафедре истории и археологии творилось что-то невообразимое. Мимо нас пробегали возбужденные доценты, профессора, аспиранты. В коридоре стоял гул, как будто разворошили улей с пчелами. Марун поймал одного сотрудника и спросил: «Что здесь происходит?» Оказалось, что в местный склад-музей кто-то влез и все там перевернул вверх дном.
— Солари, — окликнул меня какой-то тучный мужчина, — что вы здесь делаете?
Чтобы не обнаруживать мою амнезию, я улыбнулась и поздоровалась.
— Я пришла поговорить с кем-нибудь об одной папиной работе, — начала я, не зная, как обратиться к этому человеку.
— Пойдемте в мой кабинет, а то здесь сегодня такая неразбериха после этого взлома! — профессор озабоченно покачал головой.
Я рукой подала знак Маруну, чтобы он не ходил за нами. Мне сейчас совсем не хотелось объяснять, почему со мной ходит дознаватель. Да и наедине со знакомой, я была уверена, профессор расскажет гораздо больше, чем при официальном представителе закона. Бэрс кивнул мне и направился на место преступления в музей.
Мы зашли в просторный кабинет, в котором сидели два аспиранта. Историк попросил их выйти ненадолго.
— Конечно, профессор Лукас, — вежливо ответили сотрудники, прикрыв за собой дверь.
И тут я вспомнила, папиного коллегу и хорошего знакомого звали Реми Лукас.
— О чем вы хотели узнать, дорогая? — поинтересовался ученый.
— Не привозил ли папа из какого-нибудь мира нечто очень ценное, что могло бы иметь особое значение?
Скрестила я пальцы на удачу.
Лукас задумался и, вздохнув произнес:
— Да, Бэнтон привозил очень много интересных находок из своих путешествий по мирам. Каждая по-своему уникальна, и стала прекрасным украшением нашего музея. — не без гордости заметил он.
— Может быть какая-то вещь особо была ему дорога и важна? — цеплялась я за соломинку.
— Если таковая и была, — мудро рассуждал профессор, — вряд ли бы Бэнтон отдал ее на экспозицию. А оставил бы себе. Хранил бы в частной коллекции.
— Или спрятал бы? — предположила я.
Лукас категорически со мной не согласился:
— Бэн был не из тех фанатиков, которые прячут произведения искусства или какие-либо ценности, чтобы упиваться своей властью собственника. Он обязательно нашел бы применение любой находке. Обратил бы ее особенности на пользу другим. Или хотя бы изучил ее историю, чтобы потом поделиться своими знаниями. Таковы настоящие историки.
Профессор с грустью посмотрел на меня и сочувственно произнес:
— Солари, мне очень жаль. Гибель вашей семьи — это ужасная потеря не только для вас, но и для всех, кто знал ваших родителей и любил их.
— Спасибо, — искренне ответила я, — Мистер Лукас, а вы не
