Чужие маски - Галина Дмитриевна Гончарова
Она не собирается обнародовать это завещание, она никому ничего не расскажет, никто не узнает о молитвеннике. И уж меньше всего ее сын или дочка.
К чему им — такое?
Как говорят, ложечки нашлись, а осадок остался, не нужны будут ее детям такие подозрения. Что один из них от другого отца, что их мама изменяла мужу.
Ни к чему.
Хорошая мать всегда забоится о своих детях, пусть даже так.
— Все верно, Тони.
— Если будет девочка, назови Мелиндой?
— А если мальчик?— Ганц.
Лиля улыбнулась.
— Хорошо, Тони. Обещаю.
Ей несложно было это пообещать, чем эти имена хуже всех остальных — или лучше?
Назовет. Даже врать мужу не придется, Ганц Тримейн — их близкий и хороший друг. И вообще ей не придется ничего врать.
Миранда знает о ее беременности, Джерисон тоже догадывался, она это видела. Не будет ни подозрений, ни намеков, ее семья сумеет ее защитить. Да и сама Лилиан не даст себя в обиду.
Ганц?
Пусть будет Ганц Иртон. Хорошее имя.
— Возьми меня за руку, пожалуйста.
Лиля сжала ледяные пальцы, и подумала, что все не так плохо. Тони скоро умрет — и это ужасно, но хотя бы не будет мучиться несколько дней от боли и гнить заживо.
Жутковатый выбор.
Лиля наклонилась и коснулась губами губ умирающего мужчины.
— Я тебя никогда не забуду, Тони.
— Тебе будет сложно это сделать.
— Когда-нибудь, может, через десять или двадцать лет, я не знаю, я обязательно расскажу малышу о тебе. Обещаю.
Она соврала?
Ради этого выражения в глазах умирающего, она солжет где угодно. Лиля уже ни о чем не жалела.
❖ ❖
Тони умер перед рассветом.
Вечером он впал в беспамятство, потом начал бредить, а к рассвету, в самый темный предрассветный час его не стало.
И все это время Лиля сидела с ним рядом.Сжимала холодные тонкие пальцы, грела их в ладонях, рассказывала...
ф &
ф &
к
к
О том единственном, о чем было бы интересно Энтони.
О детях.
Какие они бывают, когда родятся, как они растут, как будет расти его сын, как она будет о нем заботиться, кор- 1 мить, купать, как она заботилась о первом сыне, не доверяя его нянькам, так и о втором будет заботиться.
А потом он будет воспитываться вместе с другими детьми. У них детей много.
Трое родных по крови — один свой и двое от сестры 5 Джерисона, куча вирманских, и Анжелина недавно родила, их дети могут играть вместе, ребенок принцессы — это ведь подходящая компания...
Она не замечала слез, текущих по щекам.
Да и не так уж много их текло, если честно. Истерика не может длиться вечно, а организм не всесилен. Жидкость ему и самому нужна, так что не больше пары минут слезоразлива в час.
Тони слушал.
Потом впал в беспамятство, но Лиля все равно продолжала говорить.
Оторвалась она один раз и ненадолго, чтобы развести костер.
Оттащить Энтони с поляны с трупами ей было не под силу. Только не сейчас, когда она беременна, ей еще тяжести поднимать не хватало. Значит, надо размести хороший костер, чтобы падальщики не явились. И нё спать.
Лиля говорила, иногда дремала прямо сидя, в таком особом состоянии, в котором пребывают врачи на дежурстве — или молодые мамы у кроватки ребенка.
Вроде бы спишь.
Но первый же шорох, первый же звук, и сна, как не бывало.
Так Лиля и просидела всю ночь.
А под утро Тони ушел.
Это было тихо-тихо, всего лишь вздох — и мужчины не стало.
Лиля медленно прикрыла ему глаза — и позволила себе поплакать целых пять минут.
Прощай, Тони.
Надолго, увы, истерики не хватило.
Хорошо бы, но нельзя. Надо для начала выкопать могилу.
Сабля Лофрейна услужливо помогла в этом сложном деле. И вырезать квадрат дерна, и повыковыривать куски лесной земли... хорошо, сосны. Песок копать легко, можно даже отгребать руками. Что Лиля и сделала.
Через несколько часов была готова глубокая — около метра в глубину — яма.
Лиля нарезала лапника, уложила его на дно ямы, а потом перекатила тело Лофрейна. Заодно и обследовала, натура медика опять взяла вверх.
Ага.
Перебит позвоночник. Изодрана селезенка, разнесен в хлам кишечник, если бы Тони хоть половину сигналов чувствовал, орал бы в голос. И — да.
Кровопотеря, от которой он и умер.
Слишком много сосудов было повреждено, внутреннее кровотечение, такая штука. И остановить не получится, и глюкозы нет, прокапать бедолаге, и переливание крови не сделать.
Нет шансов.
Тащить Тони она не могла, спихивать в яму ногами не хотелось. Пришлось опуститься на колени и перекатывать,уподобившись жуку-навознику. Шарики, конечно, катаются легче, но где ж ей столько навоза взять?
Кое-как Лиля перекатила тело Тони к яме, потом осторожно, придерживая за руки, спустила вниз, на лапник.
Барон улегся кривовато, но слезать и укладывать?
Нет уж, одного раза вылезти ей хватило, и так тяжело было. Лиля молча перекрестила могилу. Потом сотворила все местные знамения, какие помнила, помолилась...
Христианских молитв она все равно не знала, да и какое Тони дело до Христа? Не было его в этом мире, и не будет, наверное. У них своя вера.
Лиля набросала сверху лапник, накидала полынь... она не была уверена, что это отпугнет падальщиков, но — вдруг?
Все же едкий запах.
И принялась засыпать могилу.
Паршиво, что тут еще скажешь? Просто — паршиво.
И устала она сильно. Надо бы отдохнуть, перекусить — с вечера она ни крошки не съела, скоро желудок сам себя переварит, она же сейчас ест за двоих...
Время скорби оказалось недолгим, наступало время хлопот.
ГЛАВА 6
Ативерна, Лавери
Герцог Леруа перешагнул порог королевского кабинета. М-да... со дня смерти Эдоарда он здесь не был. Это естественный процесс. Старики уступают свое место молодым, приходит новый государь — приходят новые советники... Да и возраст у него уже...
Нет, стариком Леруа себя не чувствовал, и молодую жену навещал регулярно, и даже надеялся на ребенка. Но в его возрасте уже можно не так лебезить, можно меньше преклоняться перед государем — старость приносит и свои преимущества.
Хотя он бы с радостью отдал бы их за молодость.
Ричард сидел за столом и смотрел как-то странно. Очень странно.
— Здравствуйте, герцог. Проходите.
— Государь.
— На правах родственника, называйте меня наедине Ричардом. А я вас — Антуаном, — вежливо предложил (приказал?) Ричард.
Леруа оценил. И не
