Чужие маски - Галина Дмитриевна Гончарова
Лгала?
Что ж. Пусть Альдонай карает ее за эту ложь, а она считала, что поступает правильно. И глаза Тони, полыхнувшие почти инфернальным огнем, подтвердили ей — да. Все верно.
— Лили?
— Да. Последний раз женские крови у меня были еще на корабле. А потом, после волка — их уже не было. Вообще не было, понимаешь. И остальное тоже совпадает.
Лиля солгала. И солгала бы еще раз, и еще...
Только ради счастья, которое засветилось в зеленых глазах.
— Мой ребенок. Мой... сын?
-Да.
Тони протянул руку, коснулся живота женщины.
— Мой. Сын.
И столько было в этих двух словах, что Лиля поняла — она чем угодно поклянется, и где угодно солжет. А грех это или не грех... когда она предстанет перед Альдонаем, она попросит судить не по делам ее, а по милосердию Его. Пусть заглянет в ее сердце, и сам все поймет.
И никак иначе.
Если у Альдоная есть милосердие, Тони никогда не узнает о ее лжи. Он уйдет, веря, что оставил свой след на земле, и там — если там что-то есть — тоже будет в это верить. Так честно.
Да и сильно ли она солгала?Тони несколько раз спасал жизнь и ей и ребенку, а кто дал жизнь, тот и становится отцом. Хотя бы частично.
Разве нет?
Энтони несколько раз спас ей жизнь. И заслужил хотя бы это.
Они смотрели друг на друга, и по щекам барона Лоф- рейна медленно катились слезы.
— Мой. Сын. Сын... Альдонай, спасибо!
Лиля положила свою руку поверх руки Энтони.
— Тони, я клянусь тебе сберечь этого ребенка. Я скажу, что это сын Джерисона, я солгу где угодно, и он останется со мной. Я не избавлюсь от него, не отдам на воспитание, он будет расти в любящей семье. Пусть как Иртон, но я... я надеюсь вернуться к мужу. Ты понимаешь меня?
— О, да. И я тоже надеюсь, что ты к нему вернешься, — отозвался Энтони, раздумывая о чем-то. — Если я не могу защищать тебя, подойдет и этот болван. Но умоляю, будь осторожна.
— Я обещаю тебе. Я буду осторожна за двоих.
Энтони медленно кивнул.
— Лили, милая, прошу тебя. Обыщи их. Мне нужна бумага, или что-то вроде пергамента...
Лиля коснулась его щеки ладонью.
— Обещаю. А ты не двигайся. Не усугубляй...
Тони послушно опустил веки.
— Обещаю.
И наблюдал, как женщина обыскивает трупы, повторяя про себя одно и то же.
Спасибо, Альдонай. Благодарю тебя от всего сердца. Благодарю...
Он уходил. Но в этом мире останется его частичка. Его — и Лилиан. Разве этого мало?
Это невероятно много. Он не мог на такое и рассчитывать. Его сын. Его и любимой женщины, сейчас уж можнопризнаться себе. Истинно любимой, искренне, от всей души. И когда он не влюбился — полюбил?
Тони не знал. Но случилось, вот...
Он не смог бы отдать королю Лилиан. Не смог бы.
Украл бы ее, запер, оградил от всего мира, и была бы она только его...
Он и она. И их дети... что ж. Ему повезло хотя бы с Лилиан.
Тони сразу поверил во все сказанное. И сбережет ребенка, и не отдаст никому, солжёт, украдет, убьет, сделает, что угодно, но никому его сына в обиду не даст. И сама выживет, и ребенка вытащит.
Сына.
У него обязательно будет сын.
Лиля закончила обыскивать трупы и вернулась к нему.
— Это не самое лучшее, что есть, но хотя бы так?
Ее листы давно пошли на растопку. А это... Молитвенник.
Маленький — т циайо. Откуда он взялся у разбойника? Да кто ж его знает!
Может, подонок приговорил его служить для разжигания костров, может, хотел продать или подарить — неважно. Главное, он был.
Тони криво улыбнулся.
— Лили, милая, помоги мне. Надо сесть поудобнее.
— Тебе лучше не двигаться.
— Мне уже недолго осталось. Хорошо, что я в сознании. Но пока я мыслю, мне надо написать завещание.
— Завещание?
Вот об этом Лиля не подумала. Совсем.
Тони улыбнулся, видя ее растерянное лицо.
— Лили, милая, почему нет? Мой сын имеет право получить все, что есть у меня.
Лиля замотала головой.— Тони, как ты это себе представляешь?
— Жизнь переменчива, любовь моя, — барон подумал, что писать ему нечем, а потом решительно смочил палец в крови.
Своей?
Чужой?
Да какая разница, кровь на пергаменте и сохранится долго и видна будет хорошо. И ее здесь много, хватит, чтобы написать.
Лиля потерла лоб.
— Я не представляю, что пойду требовать у вашего короля наследство для нашего сына.
— Кто знает, как повернется жизнь? — отозвался Тони, выписывая слова и стараясь, чтобы получилось разборчиво. — Я не хочу тебя неволить, но если тебе понадобится бежать? Если случится так, что в Ативерне не будет для тебя мира и покоя?
Лиля вздохнула и пожала плечами.
— Если твой муж будет сомневаться в отцовстве? А он будет...
— Я запишу ребенка раньше, чем он родится, — Лиля хмыкнула. — Патеры и пастеры тоже любят деньги.
— Ты об этом думала, верно?
— Я собиралась сбежать и вернуться домой, в Ативер- ну, к мужу, — Лиля и не думала оправдываться. — Но ребенок ни в чем не виноват.
Тони медленно прикрыл веки.
Нижнюю часть тела он просто не чувствовал. Это плохо, но в то же время и хорошо. Не хотелось бы ему сейчас корчиться и кричать, он никогда не любил боль.
Альдонай милостив.
Он уходит, защитив свою женщину и своего ребенка, уходит в ясном сознании и успевает отдать последние распоряжения.Мало?
У многих и того нет.
— Возьми вот это.
Перстень с баронским сапфиром, брачный браслет...
— Ты не будешь носить их, но хотя бы отдай сыну. Лиля вздохнула.
Дотащит?
Куда она денется.
И дотащит, и сбережет, и когда-нибудь запишет эту историю. Для детей. Пусть знают... лет через тридцать-сорок.
— Хорошо.
— Прочитай, пожалуйста.
Лиля взглянула на книгу.
На полях страниц Энтони Лофрейн, барон Лофрейн оставлял все свои имущество, свой титул и свои владения, ребенку, который должен родиться у Лилиан Иртон.
Мальчик ли это, девочка ли...
Если мальчик — пусть получит все, и титул, и имущество.
Если девочка — пусть хранит все для своего второго сына. Или третьего, как получится. Дабы не прервалась ветвь Лофрейнов.
Лиле даже стало стыдно. Ненадолго, минуты на
