Двое для трагедии. Том 2 - Анна Морион
«Я посмотрел бы на это, – с насмешкой подумал я. – Хотя, зная этого садиста, его словам можно поверить. В нем нет ни капли жалости».
– Но что случилось, когда твой отец пришел к Барни? – спросил я, желая услышать эту историю дальше.
– Они пришли в его замок и застали там мародеров. Почти все было украдено: драгоценности, вещи, мебель, даже портреты, шторы и книги. До наших сразу дошло, что случилось что-то ужасное. Мародеров убили, замок обыскали, и Барни нашли: он сидел на полу в своем подземелье, прикованный к огромным камням. Уже сухой. Почти мумия. А в его руках лежал обглоданный до костей скелет Ульрики.
– Но разве он не похоронил ее? – удивился я.
– Она болела чумой. Как сказал потом Барни, – он хотел умереть вместе с ней. Впрочем, это у него почти получилось. – Брэндон усмехнулся. – Они пролежали так десять лет. Но наши не растерялись, сбегали в ближайшую деревню, привели нескольких смертных и вернули бедного страдальца к жизни. А когда он пришел в себя, первым, что они услышали, были его проклятья и рыдания. Он не был особо благодарен за то, что друзья сделали для него. Он сошел с ума. Похоронил скелет своей Ульрики в саду, выгнал друзей, и больше никто никогда не видел его в обществе. Барни не выходит из замка и не пользуется современными технологиями. Вот такая история. – Брэндон задумчиво потер подбородок. – Но ты проиграл, Седрик. Черт, а замечательная была партия!
Я машинально взглянул на бильярдный стол и добродушно усмехнулся: Брэндон закатил последний восьмой шар в лузу.
– Поздравляю с победой. – Я пожал ему руку. – Сыграем еще партию?
– Пожалуй. Кстати, хотел спросить, почему ты больше не приезжаешь в мое поместье? – вдруг, с улыбкой спросил Брэндон. – Поезжай со мной: меня ждет замечательная трогательная девица. Больше никого нет, но я с удовольствием отдам ее тебе. Она быстро бегает, недавно я сам удостоверился в этом.
– Спасибо за предложение, но должен отказаться, – усмехнулся на это я. – Подобные развлечения не вызывают у меня особого интереса.
– Жаль. Что ж, тогда развлекусь сам. – Брэндон пожал плечами и стал собирать шары. – Слышал, ты не принимаешь участие в «Большой охоте?».
– Не вижу в этом никакого смысла. Но ты, естественно, лидируешь на всех фронтах, – спокойно ответил на это я.
В ответ на это Грейсон довольно усмехнулся.
Мы сыграли еще партию, но и в этот раз он обыграл меня. Затем Грейсон уехал, а я, почувствовавший к нему еще большую неприязнь, был рад избавиться от его общества.
Порой я задумывался о том, как мой прекрасный душой брат мог быть другом такого существа как Грейсон. Я не понимал и того, как мой брат, тоже принимавший участие в кровавом развлечении вместе со своей супругой, мог находить удовольствие в этом бессмысленном действии. Как мог Маркус наслаждаться убийствами?
Эти вопросы захлестывали меня, и во мне загоралось желание позвонить ему и отвратить от кровавого развлечения, но его мобильный был отключен, а номера Маришки у меня никогда не было.
Вся моя семья превратилась в безумных охотников на кровь.
В этих обстоятельствах я покидал свой пост лишь глубоким вечером, так как знал, что добропорядочные Владиновичи не выходят из дома ночью, и свободное от наблюдения время проводил в замке, где иногда встречал кого-то из гостей.
Несколько раз мне звонила мать, с удивлением поинтересовавшаяся о том, что произошло между мной и Мишей Мрочек.
– Почему Миша так внезапно уехала? Мы думали, вы прекрасно проводите время вместе! – спросила мать. Она была явно недовольна тем, что ее план провалился.
– Мы не сошлись характерами. К тому же, у нее были другие планы на август, – ответил на это я, очень кстати вспомнив о том, что Миша собиралась поступать в университет.
– Седрик… Мы надеялись, что, возможно, вы подружитесь!
– Этого не случилось и, боюсь, не случится никогда.
Мать разочарованно вздохнула.
– Ну, хорошо. Как продвигается «веселье»? – словно приняв мою новость, перевела она разговор. – Ты все еще в Праге?
– Да, в Праге. Но «веселиться» я не собираюсь, – твердо заявил я. На самом деле я солгал: я был в Брно и охранял покой Владиновичей-старших.
– Почему? Мальчик мой, ты все пропускаешь!
– Не вижу никакой причины для веселья и считаю все это действо ненужным и отвратительным. Не понимаю, как вы с отцом можете с такой легкостью нарушать все правила здравого смысла, – грубовато сказал я. Моя душа была полна неприятия.
– Не будь так строг. Мы веселимся! Приезжай к нам!
– И не подумаю.
– Чем же ты будешь заниматься? И нескучно тебе будет? Совсем одному? – тут же засыпала меня вопросами мать.
– Я найду, чем заняться. Но вы веселитесь. Увидимся в Праге. – Я отключил телефон.
Как я и думал, через час мне позвонил отец, сказав все то же, что и его супруга: «Брось, Седрик, не будь отшельником! Это ведь «семейное празднование!» Маркус обидится, если ты не примешь в нем участие!».
Но мне было плевать: что думали о моем странном поведении родители, и обидится ли на меня Маркус – все было неважным.
«Что ж, тогда не буду настаивать. Не скучай!» – было последней фразой отца на мои твердые доводы о безумии «Большой охоты». Хм, а ведь сам он был такого же мнения, что и я. Должно быть, в этот раз моя мать крепко прижала его своим каблуком.
Таким образом, все, чего я опасался, исчезло: надзор и подозрение вампиров, назойливость их окружения и недостаток времени для уединения и звонков Вайпер. У меня были полностью развязаны руки: я был один, и это никого не удивляло и не смущало, потому что все были знакомы с моим «странным отчужденным» образом жизни. Я не принимал участие в охоте и мог звонить любимой хоть каждый час, но нечасто пользовался этой возможностью, ведь знал, что Вайпер начнет волноваться.
Не знаю, звонила ли Вайпер своим родителям, но она сказала, что они не беспокоятся, потому что думают, что я рядом с ней.
Сегодня я лишь недавно приехал из Брно в замок, в самый разгар ночи. Запершись в своей комнате, я сел в кресло у камина и стал рассматривать дорогую мне вещь – рисунок Вайпер, который я тщательно берег от чужих глаз и которым мог любоваться только по ночам. Я нарочно не включал свет, и мою комнату освещал лишь слабый огонь в камине, неспособный озарить своим мерцающим желтым светом всю площадь моей огромной темной комнаты. В который раз, вглядываясь в силуэты на бумаге, я благоволил перед силуэтом Вайпер, и, когда прощался с рисунком, всегда гладил его пальцами.
Но неожиданный шум мотора вдалеке заставил меня прервать свое созерцание: я отложил рисунок и подошел к окну,
