Янтарь и Лазурит - Чайный Лис
— Принцесса, мы с хёном уберёмся, — поспешил вмешаться Джинги и бросился подбирать свитки.
— Я помогу. — Хеджин тоже присоединилась к ним.
Джинхён вздохнул и улыбнулся, поднялся на ноги, но не успел ухватить хотя бы один свиток, как остальные уже аккуратно сложили их.
Кохаку всё продолжала думать о Рури и фурине. Неужели он что-то вспомнил из детства? А может, захотел сделать подарок для неё? Раз узнавал о нравящихся ей вещах. Нет, такой вариант менее реальный… или всё же?
Ей захотелось закрыть лицо руками и закричать на всю округу, но она заставила себя сдержаться. Зато вопрос сам сорвался с её губ:
— Джинхён-а, а зачем Рури узнавал про фурин?
Она ещё больше покраснела, но отвернулась, чтобы ни с кем не пересекаться взглядом.
— Может, хотел изготовить для принцессы? — посмеиваясь, предположил Джинхён, а Кохаку вновь ощутила порыв придушить его, но вместо этого злобно выдохнула.
— Пойдём, Хеджин.
Она демонстративно сердито двинулась к выходу, как в спину услышала:
— Нуним, я же знаю, что ты не будешь долго злиться!
Он искренне и добродушно смеялся. И был прав — Кохаку и сейчас злилась не на него, а на себя, свои мысли и немного на Рури.
Хеджин выбежала за своей госпожой, не забыв забрать коробку с печеньем. Улицы по-прежнему были украшены разноцветными бумажными фонариками, которые развешивали к празднику урожая, у некоторых на дверях даже висели колоски, у других их давно сдуло ветром. За последние два дня на улице резко похолодало, но Кохаку всё равно продолжала расхаживать в летней одежде — не так уж она и мёрзла.
Не успела сделать и пары шагов от лавки, как нога за что-то зацепилась. Послышался треск.
— Принцесса! — испуганно воскликнула Хеджин.
Кохаку удержалась и уже хотела ругаться, что накидали тут непонятно чего, как заметила красную верёвочку. Она присела и приподняла с земли колокольчик с изображённой на стекле чёрной лисой, такая же была нарисована на прикреплённом листе, но вместе с ней, свернувшись в калачик, лежала белая, а возле неё стоял гохэй.
Также красным цветом мелко было написано: «Благосклонность луны даёт нам силу».
В самом низу она заметила маленький листик, форму которого Кохаку не забыла бы никогда в жизни. Гинкго — сердце Чигусы.
Однажды, когда ей было года три, а Рури и его брат Тенран только научились ходить, Кохаку хвасталась, какая она высокая, подпрыгнула и сорвала один такой листочек с дерева. Как же в тот день ругался золотой дракон, верный хранитель верховной лисы, — чуть не оторвал головы всем троим и строго-настрого запретил приближаться к этому священному месту. Листья разрешалось подбирать исключительно с земли, и Кохаку с остальными об этом знала, но дети были детьми.
Неужели Рури сделал для неё этот фурин?! Кохаку бережно отряхнула его, избавляясь от пыли и грязи. Аккуратно провела пальцами по трещине на стекле, которое хоть и не раскололось совсем, но прошлось наискосок от уха до низа живота чёрного лиса. С любовью прижала его к своей груди и погладила стеклянную поверхность, бумагу, представляя, как Рури создавал его, как вырисовывал лис и гохэй. Выплавить стеклянный в Сонгусыле было гораздо сложнее, чем металлический — на Чигусе этим обычно занимались лисы, в совершенстве владеющие огнём.
От мыслей на душе сразу стало тепло, Рури даже запомнил произнесённые ей слова о луне и каким-то образом вспомнил гинкго! Но одновременно с этим в голове Кохаку всплыл их поцелуй, и в который раз за сегодняшний день она покраснела.
Хеджин ничего не спрашивала, а с загадочной улыбкой помогла своей госпоже подняться. Кохаку спрятала фурин в розоватый чогори цвета нежного рассвета, осторожно разгладила ткань рукой, переживая, что тот вывалится.
Они вернулись во дворец к обеду. Поначалу Кохаку была уверена, что наелась печенья и теперь не голодна, но чем ближе подходила к своим покоям, тем громче начинало урчать в животе.
— Хеджин, принеси мне поесть, — попросила она, предпочитая есть у себя, чем в королевской столовой. Кохаку не любила общаться с другими принцами и принцессами, одни были высокомерными, другие — чересчур податливыми.
Она не хотела кем-либо управлять и даже со своими слугами общалась больше как с друзьями, но также не терпела плохого отношения к себе: если кто-то пытался подставить её или нагрубить, она могла загрызть обидчика. И не позволяла обижать не только себя саму, но и своих слуг, а также вступалась за застенчивых «братьев и сестёр».
Сейчас её голову занимали совершенно другие вещи, она была не готова тратить время на посторонние пустяки.
Хеджин поклонилась и отправилась в сторону кухни, а Кохаку свернула в другой коридор, ведущий в крыло принцесс. Не успела она среагировать и поднять голову, как со всей силы врезалась в юношу в тёмно-синем халате. Рури! Что он здесь забыл?!
Кохаку взглянула в манящие лазурные очи, напоминающие ей о море, окружавшем Чигусу, о небе над её родным домом, как перед глазами мелькнула ночь полнолуния, и она вмиг покраснела, сжала губы в тонкую полосочку и опустила голову. Целую неделю не видела его.
— Как ты оказался во дворце?
К счастью, голос от неожиданности она не теряла. За спиной Рури выглянул евнух Квон, который немедленно кинулся к Кохаку с жалобами.
— Принцесса, я думал, вы снова сбежали! — захныкал он, но даже не дал ей возможности слово вставить; с другой стороны, оправдываться она всё равно не собиралась. — Пока вы отсутствовали, у нас тут нечисть поселилась!
— Это какая? — уточнила Кохаку, глядя Рури на грудь и не решаясь поднять взгляд выше.
Раз так, то логично, что её друга-монаха пригласили во дворец, всё-таки он занимался именно ловлей нечисти, чем зарабатывал на жизнь.
— Принцесса Сонён выбежала из своих покоев с криками, что за ней кто-то следит.
Евнух Квон так серьёзно это говорил, что Кохаку чуть не умерла со смеху. Принцесса Сонён, старшая дочь наложницы Хон, была одной из её самых противных «сестёр»; она обладала высоким авторитетом и постоянно издевалась над младшими, даже над своей родной сестрой Наюн, за которую в последний раз вступился наследный принц ван Тэ. Только из-за него Сонён пришлось охладить свой пыл и отложить нападки, но никто не сомневался, что продлится это недолго.
— Так ей и надо, — хихикнула Кохаку, по-прежнему смущаясь смотреть на Рури, но хотя бы повеселела и отвлеклась.
— Но оказалось, что эта нечисть уже три дня беспокоит принцессу Наюн…
Кохаку вздохнула. Двенадцатилетняя Наюн ужасно боялась, что остальные принцессы во главе с её старшей родной сестрой будут издеваться над ней,
