Марина Рыбицкая - Девять с половиной
Когда придешь, скажу – ждала
И слезы по ночам лила…
Но это ложь, большая ложь…
Тебе я тоже солгала… –
звучала грустная старинная мелодия, рождающая воспоминания.
Против воли заструились слезы. Слезы, накопленные за много-много лет. И вот такая малость дала им толчок. Если бы меня видели родные… Животики, наверное, надорвали бы.
– Не плачь, Эля, – присел рядом Максим Александрович, осторожно стирая мокрую дорожку со щеки. – Он не стоит твоих слез.
– Я плачу не о нем, – саркастически искривила я губы. – Я плачу о замкнутом круге, в котором живу и который не разорвать.
– Всегда можно вырваться из круга, – заверил меня босс, не отнимая ласковой руки от моего лица. – Нужно только захотеть.
– Вы не знаете, о чем говорите, Максим Александрович, – прошептала я, отстраняясь. – Есть вещи, которые неподвластно изменить никакому желанию. Только терпение, ожидание и боль.
– Ты… – потянулся он ко мне и остановился. Помрачнел, одним залпом выпил коньяк и резко поднялся. – Спокойной ночи, Эля. Завтра не вставай рано, я сам управлюсь.
– Посмотрим, – закрыла я за ним дверь за замок. Не потому, что я ему не доверяла. Я не доверяла самой себе. Так легко и заманчиво взять то, что предлагается от чистого сердца, и так сложно найти то, что действительно нужно.
Я все еще на что-то надеюсь…
Глава 17Берегите родственников! Они могут встретиться с хрупкими женщинами! И сломаться.
Амариллис
Я проснулась в прекрасном настроении, но в полнейшем одиночестве. Скинув с себя мятые влажные простыни, вскочила и отправилась искать купальню.
В жизни не поверю, что у Агилара тут не было хоть какой-то маленькой, вшивенькой купальни. Нашла. Немаленькую.
– Мы все делаем по своему размеру, – пробормотала я, рассматривая просторное помещение с небольшим округлым бассейном, наполненным прохладной водой. – Только вот орехи колоть приходится какой-то тонкой мелочью! Жадина!
Выкупавшись, я вернулась в покои и обнаружила около кровати аккуратно сложенный кафтан из алого шелка с золотой вышивкой, такие же шаровары, газовую накидку на голову, крепившуюся к резному золотому обручу, украшенному рубинами, и изящные туфельки без задников с загнутыми носками.
Я натянула на себя кафтан и шаровары, проигнорировав все остальное. Почему-то необходимость закрыть волосы и обуться вызывала во мне необъяснимую нервную дрожь. Я подумала, что если мой инстинкт позволил мне дожить до этого момента, то сейчас не будет устраивать себе отдых, чтобы в результате отдыхать уже без меня.
Побродив по комнате и слопав все съедобное в пределах досягаемости, я решила выйти наружу. Иначе богатая коллекция оружия Агилара грозила стать коллекцией из костяных накладок. Мне они никогда на вкус не нравились.
Кстати, что удивительно, ни рядом с покоями Агилара, ни в коридоре мне не встретилась ни одна живая душа. Такое ощущение, что все испарились и сделали это специально, чтобы я тут блуждала, несчастная и голодная.
Мое негодование уже начало достигать неопределенного предела, когда из-за поворота показалась закутанная в нежно-голубые шелка тонкая фигурка.
– Вы не знаете, где здесь можно поесть? – полюбопытствовала я у девушки.
Та отодвинула от лица прозрачную ткань и любезно сказала:
– Конечно, госпожа Амариллис, я провожу вас в сад, где вас накормят. – И сладко улыбнулась. На долю мгновения мне показалось, что в блестящих, словно агаты, черных глазах мелькнула затаенная злоба. – Следуйте за мной.
– Благодарю, – кивнула я, рассматривая сзади мерно качающиеся бедра.
Через какое-то время меня просто укачало. Не понимаю я этих мужчин, которые неотрывно пялятся на вправо-влево ходящие тазовые кости. Чего хорошего? Вот если изменить направление… то получается прекрасная тренировка, а с мужчиной – еще и тренировка с удовольствием.
От скуки я попыталась повторить эти телодвижения. Но, как оказалось, бедрами я не вышла. Заносило меня из стороны в сторону, словно пьяную, поэтому плюнула на это дело и пошла без накопления жизненного опыта и вреда колоннам.
– Прошу вас, госпожа. – Голубая привела меня в крытый дворик с фонтаном. – Сейчас за вами придут.
Я еще раз поблагодарила и пошла рассматривать новое место. Случайно обернувшись, поймала взгляд в мою сторону, наполненный такой жгучей ненавистью, что слегка заволновалась, не пересыплют ли мне в этот раз яда в чай. Хоть бы сильно горьким не сделали. И стекло лучше помельче молоть, а то между зубов застревает.
Спустя какое-то время до меня дошло, что меня на сей раз решили уморить голодом, поскольку никто не бежал с подносом, и я решительно направилась к тому выходу, откуда мы пришли. Но он оказался заперт.
Зато из другого, противоположного выхода, выскочил мужчина и направился ко мне.
– Вы не скажете… – обрадовалась я возможности спросить, где тут выход.
Но мужчина отвесил мне тяжелую пощечину, заставив мотнуться голову в сторону.
– Не скажете, – сообразила я, сплевывая кровь из разбитой губы.
Все так же без разговоров этот дикарь больно схватил меня за волосы и куда-то потащил, согнув в три погибели.
В какой-то момент мне даже стало интересно – куда. И что он собирается делать. Мой жизненный опыт в области наказания и пыток увеличивался просто на глазах.
Этот шлепнутый копытом ослика Веселого Дервиша притащил меня в помещение. Еще пару раз стукнул по лицу и привязал за руки к вделанному в потолок крюку.
За руки. Вверх. Меня. Опять. Сволочь!
Я честно начала злиться. Тем более что кровь, стекавшая струйкой по подбородку, испачкала мой новый наряд. А он у меня в первый раз был новый и был дорог как память!
– Научилась молчать, когда мужчина не спрашивает? – совершенно нелогично спросил незнакомец, которого мне, кстати, только сейчас удалось рассмотреть.
Практически точная копия Агилара, но какая-то папой не доделанная. Все, что должно вырасти до нормального размера, постеснялось и не выросло. Зато все остальное расцвело буйно и беспорядочно. А уж злобные глазки зеленовато-карего цвета вызывали только одно желание – плюнуть. Жалко, что для этого яда мне недодали, как плюющейся кобре. Могла бы помочь человеку перестать мучиться с такой внешностью.
– Почему ты молчишь, когда я задал тебе вопрос? – Недоделок вышел из себя и так дернул меня за волосы, что чуть не оставил их себе на память.