Марина Рыбицкая - Девять с половиной
Передо мной мелькнули прыгающий Саид и плачущая Ширин. Я решила, что это дурманный бред, поскольку это практически нереально. Один проломит все этажи, другая скорее расколет орехи всем окружающим, чем зарыдает у моего ложа. Тем более что я прекрасно себя чувствую. Вон и фиолетовые цапли подтверждают карканьем.
Мы слегка покаркали с ними о своем, о девичьем, и условились встретиться позднее, когда я отращу себе такой же клюв, как у них. Я пообещала проконсультироваться у госпожи Сирейлы, как ей удалось достичь в этом деле такого совершенства, и попробовать хотя бы чуть-чуть приблизиться к недосягаемому.
Тут вмешался Агилар, почему-то оказавшийся в моей постели. Или я в его? Матрас точно был не мой. У меня под ним была заныкана лепешка, а здесь кровать и под ней – только ночной горшок. Я проверяла.
Так вот, Агилар был против увеличения моего носа и высказывался за увеличение чего-нибудь другого. И это была не грудь! Когда я поинтересовалась для расширения своего кругозора, что еще можно увеличить у женщины, то оказалось, что это время ее молчания.
Я хмыкнула и заплетающимся языком поведала мужчине о наивности в пределах наглости, на что меня поцеловали в макушку и приказали спать.
– Что же ты делаешь со мной, сегилим? – спрашивал Агилар, устраивая мою голову на своей груди. – Ты приходила ко мне каждую ночь, не давая дышать. Каждый раз, когда я видел женскую фигуру, я видел тебя.
– Угу, – сопела я, устраиваясь поудобнее и закидывая на теплое упругое тело ногу и руку, подумывая пристроить и вторую половину, но со временем. Чтобы не выглядело уж так явно и навязчиво.
– Ты постоянно в моих мыслях, жонман, – продолжал шептать мужчина, поглаживая мои локоны. – Твое лицо, твое тело заставляют меня гореть в аду, в огне постоянного неутолимого желания. Я гнал коня как умалишенный, только бы вернуться раньше и обнять тебя.
– У-у-у, – уверила я его в том же самом.
Я бы его тоже обняла. И слово у меня не расходилось с делом, поэтому я залезла на него целиком. И прекрасно поместилась. Хорошо, что он такой длинный и широкий. Мой матрас ему проиграл с большим отрывом.
– Я хочу подарить тебе лучшие шелка, но чтобы ты никогда не носила их, оставаясь обнаженной… – Жаркий шепот и настойчивые руки. – Я мечтаю увидеть тебя в лучших драгоценностях, только чтобы снять их с тебя. Я должен положить к твоим ногам весь мир, чтобы никто не смел отобрать тебя у меня…
Все было крайне занимательно, но, к сожалению, дальше я уже отключилась и не слышала. Кстати, тряпки, цацки и целый мир меня интересовали очень мало. Эти понятия были размытыми, отдаленными и ничего для меня не значили. Вот отоспаться, помыться и заняться любовью с мужчиной, способным щедро одарить сладчайшей сексуальной энергией, редкой и изумительно вкусной, – самая лучшая награда. Что поделать, я умела довольствоваться малым, исключая это малое в мужчинах…
Меня разбудила жажда.
– Ты проснулась, любимая? – И таковы были чары в этом красивом мужском голосе, что даже ночные птицы и сверчки заслушались.
Открыв один глаз в поисках воды, я уткнулась взглядом в мускулистую грудь, на которой спала, и о воде тут же думать забыла. Вернее, жажда питья мгновенно трансформировалась в другую жажду, и я не стала отвлекаться.
Наоборот, я всецело отдалась своим инстинктам, настырно требующим взять в руки и использовать, пока меня не вышвырнули отсюда и не выдали заменитель, которым в лучшем случае можно колоть орехи.
Ведомая чем-то темным и неизведанным, я чувствовала себя хлебом, который погружается в густой сладкий мед. Медведем среди ульев. Тигром в коровьем загоне. Громадной щукой в тихой заводи, полной серебристых мелких рыбешек.
Словом, я захотела ЕСТЬ!
Мягкие губы невесомо прошлись по моей шее, чуткие, сильные мужские пальцы прихватили в горсть волосы на затылке, с шутливой свирепостью оттаскивая голову назад.
– Милая, сладкая… – В подтверждение слов вторая рука углубилась в массу волос, шаловливо поиграла их кончиками на шее и спине, спустилась ниже.
Опять повторилась ситуация с чашей сладкой малиново-розовой воды. А дальше я обезумела. Наверное, не надо было давать пить мне тот странный состав, вовсе не похожий на яды. Хотя, при моем инстинктивном знании ингредиентов, состав не показался вредным или опасным. Но на меня он подействовал почище иного яда. Похлеще кнута или гибкой трости на теле.
Я просто взбесилась. Единым порывом:
– Мой!
– Моя! – мы приникли друг к другу.
Дальше все… Темнота. Мы выпали из этого мира.
То был акт обладания. Я обладала им, а он мной. И мой мужчина принял это, щедро давая возможность сегодня мне быть сильной.
Через несколько часов я очнулась: ароматный дымок курильницы кружил голову, ниже талии разливалась сладкая тяжесть.
– Моя драгоценность. Никому не отдам. – В его глазах, когда он говорил мне это, было нечто интимно-таинственное, греховное. Слова тешили наше обоюдное чувство принадлежности, а потому были правильными.
Мой любовник долго втирал душистую мазь, лаская мои плечи и словно безмолвно благодаря за доставленное удовольствие.
За одну ночь я получила от своего мужчины все, что мне недодали за предыдущую неделю или, пожалуй, месяц. Меня просто распирало от захваченной энергии!
Вторичные эманации выброса я тоже улавливала и поглощала. Не от жадности… впрок. Постоянный жестокий сосущий голод научил меня запасливости.
Агилар под утро заметно обессилел. Он лежал расслабленный, с темными кругами под глазами. Заострились скулы. На лице появилась легкая прозелень, словно он неделю голодал и недосыпал. Но лег почивать мой господин сказочно осчастливленным, тесно прижимая мою спину к своей груди и готовый в любой момент проснуться, чтобы не дать мне выбраться из своей кровати.
– Господин! Господин! Пришла депеша из дворца господина наместника. Вас срочно вызывают! – Тонковатый голос молодого евнуха в момент побудки звучал для нас противней кваканья жабы.
А если учесть, что мой обострившийся слух улавливал не только его гнусавые вопли, но еще болтовню слуг на летней кухне, злословие и сплетни наложниц в нашу сторону, беззлобные солдатские сальные шуточки… становилось совсем уж скверно.
И все же Агилар – поразительный мужчина! На его месте любой другой неделю точно ноги бы таскать не смог. А этот, когда его разбудили незадолго до полудня, выругался, встал, покачнулся и бодро двинулся в нужном направлении, одеваясь и обуваясь почти на ходу.