Сволочь и Фенечка - Анна Григорьевна Владимирова
– Дня доброго, не помешаю?
Тихий, немного надтреснутый голос не нарушил гармонию вокруг. Я отрицательно помотала головой, не глядя. Скамейка плавно прогнулась, послышался тяжелый вздох.
– Что у вас с руками?
– Несчастный случай, – я вздохнула и пододвинула к себе крышку от коробки.
– Соболезную…
– Никто ведь не умер…
Повисла пауза, нарушаемая только шепотом ветра.
– Только вы думаете, видимо, иначе…
Я подняла голову и посмотрела на собеседника. Старик. Приятный. Одетый опрятно и пахнет чаем и свежим табаком. Губы потянулись в грустной улыбке. Он ответил на нее, собирая букет гусиных лапок в уголках глаз. Показалось, что он и не старик вовсе, а как те люди, которым пришлось пережить тяжелое. Но улыбка угасла на его лице, и всплеск оживления растворился в холоде взгляда.
– Но надежду вы не теряете, – кивнул он на банку с бисером.
– Наверное, это не я.
– О, – усмехнулся он. – Я очень рад это слышать.
– Что именно?
– Что вы не одиноки, и за вас переживают.
– Очень переживают. Меня зовут Феня.
Старик не представился.
– Я была хирургом, – добавила я обиженно. Незнакомец не просил меня представляться. И не доверил мне имени.
– Ты не обижайся, – неожиданно проницательно заметил он. – Я не знаю, как меня звать на самом деле.
– У вас амнезия?
– Ставят болезнь Альцгеймера.
– Интересно, – нахмурилась я. – Но вы об этом помните.
– Я помню какое-то время, да… – Он вытащил из кармана бумажник из добротной кожи, раскрыл. – Видите?
Я присмотрелась. Под прозрачным пластиком на одной из внутренних сторон бумажника была закреплена картонка, на ней – имя. Плеханов Натаниэль Эдмундович. А еще адрес, номер мобильного и медицинские данные.
– А говорите, что не помните имени.
– Мне это имя дали в один из тех моментов, когда я все безвозвратно забыл в очередной раз.
Я улыбнулась против воли:
– Надо же.… А почему такое сложное?
– А потому что лежал тогда в госпитале на Натановской, а врача звали Эдмундом Рахмановым.
– И это вы хорошо помните, – заметила я.
– Это тоже записано у меня, только в тетради.
– А живете вы с кем-то?
– Нет. По крайней мере, я ни разу не вспомнил того, кто бы мог меня ждать. И меня не нашли, если кто-то и искал. Но… кажется, что никто.
Он тоже выложил ладони на стол, и я опустила взгляд на сероватые узловатые пальцы старика. Натаниэль улыбнулся, проследив мой взгляд:
– Вы зря на себе крест поставили…
– Откуда вы знаете?
Он пожал плечами.
– Это видно.
– Я же сижу с иголкой, – возмутилась я бессильно. – Пытаюсь…
– Много всего против вас сейчас сложилось. И только кто-то один близкий на вашей стороне. Но этого достаточно. Мне кажется, у меня тоже был кто-то…. – Он устремил взгляд куда-то вперед. – Но я его так больше и не нашел. А, может, мне этого просто хотелось. Чтобы был.
– И у вас сейчас совсем никого нет? – тихо поинтересовалась я.
– Сейчас совсем никого, – покачал он головой. – Чаю будете? У меня с собой в термосе.
– Буду.
Так вот почему от старика так вкусно пахнет. От чая, налитого в пластиковый стакан, в весенний воздух вспорхнул аромат липы, меда и лимона.
– Вкусно пахнет.
– И бодрит, – заметил Натан с улыбкой. – Вы пейте и занимайтесь делом, не теряйте времени.
Я благодарно улыбнулась, сделала глоток и взялась за иглу, намереваясь ближайшие несколько минут исколоть себе палец до раны. Но тут вдруг дрожь в руках стихла, и я легко попала леской в ушко.
– Ух ты! – вскочила, громко обрадовавшись. – Вы видели? Видели? Я попала!
– Молодец, Феня, молодец! – захлопал в ладоши Натан. – А в шахматы как думаешь, сможешь со мной поиграть? Это не мелкая моторика, конечно, но все же.
– Давайте попробуем, – воодушевленно согласилась я. – Правда, из меня шахматист никакой.
– Да это вообще не проблема. Я вас научу. Меня же почему Плехановым назвали, знаете?
– Догадываюсь, – улыбалась я.
– Да, учить я люблю.
Он расставлял небольшие деревянные шахматы на доске, а я с восторгом смотрела на иглу в своих пальцах. Конечно, это ничего не значит для Романа и его приговора, но… все же так много значит для меня!
– Ты ходи первой, а потом давай дальше с бусинами, – пошевелил Натан пальцем над доской, – собирай бусины на проволоку…
Я вздохнула, сосредоточилась и взялась за фигуру. Та дрогнула в пальцах, не поддаваясь с первого раза, но я смухлевала – пододвинула ее просто с одной клетки на другую.
– Ну что ж ты, Фень, так в себя не веришь? – покачал головой Натан. – Давай, попробуй взять. Иглу же заправила. А тут всего-то с пешкой совладать. Не ленись.
Я сделала, как он попросил. Показалось, что взяться за пешку сложнее, чем справиться с иглой. Ну да ладно.
– А я тебя в нашем дворе раньше не видел, – вдруг заметил Натан, встречаясь со мной взглядом.
– Я тут впервые. Мой парень – следователь. Он приехал на беседу с мамой погибшего мужчины.
– А, – протянул старик, хмурясь, и потянулся к своим фигурам. – Да-да, эта трагичная история. Но лично для меня страшная гибель Фенхеля гораздо большая потеря…
– Фенхеля?
– Фенхель был тем самым моим единственным другом, – погрустнел Натан, замирая. На его лицо будто тень набежала. – И мне так хочется его помнить.… И я буду помнить, конечно же…
Он снова вытащил бумажник и извлек из него фотографию собаки – приветливой черной дворняжки с белым ухом.
– Я вам сочувствую, – посмотрела я в его лицо.
Натан еле заставил себя оторвать взгляд от фото и бережно убрал его обратно в бумажник. Однако, это было странно. Он надеялся сохранить память о собаке, но так и не смог ее сохранить о человеке, которому однажды был дорог? Хотя, конечно же, все зависело от обстоятельств, при которых у него происходит обострение болезни. Его могли обокрасть, в конце концов.
– Я бы не хранила такие важные напоминания в бумажнике, – заметила я осторожно. – Лучше, может, в менее ценной вещи? В пиджаке без бумажника? Пиджак, по крайней мере, мало кто крадет в случае чего.
– Пожалуй, ты права, Феня, – напряженно кивнул Натан и нервно сцепил пальцы перед доской. – А я всё думаю, ну как же… Как же сохранить для себя всё, что так хочется помнить? Кстати, твой ход.
Я походила второй пешкой и надела несколько бусин на леску, снова не сдержав улыбки.
– У
