Карен Монинг - За горным туманом
— Хватит звать меня «сердце мое», — пробормотала она, двигаясь назад, очень осторожно. Она должна найти стену. Башня была круглой, так что стена рано или поздно приведет ее к двери. Она с таким же успехом могла бы быть слепой в этой полной темноте.
Она услышала его шаги по каменному полу. О небеса, как он мог видеть ее? Но он направлялся прямо к ней! Она украдкой и медленно попятилась.
— Я знаком с темнотой, девушка, — предупредил он. — Я найду тебя. Я — лучший из сокольничих.
Она ничего не ответила, не издала ни звука.
— Неприрученный сокол — это дикий, взрослый сокол, — продолжал он, в его голосе содержался намек на улыбку. — Обычно сокольничий отказывается принимать вызов и тренировать такую птицу, но иногда, под очень редкой луной, такой, например, как та полная луна, которая была вчера вечером, сокольничий замечает такую прекрасную птицу, такого великолепия, что он отбрасывает все предосторожности и ловит неприрученную птицу, поклявшись привязать ее к себе. Он клянется, что заставит ее забыть все ее дикое свободное прошлое, — прошло ли оно в темноте или на свету — и даст ей свободу только в будущем, рядом с ее сокольничим.
Она не должна отвечать ему, он последует на ее голос.
— Мой сладкий сокол, мне рассказать тебе, как я буду укрощать тебя?
Тишина, абсолютная тишина. Они кружили в тишине, как осторожные животные.
— Сначала я закрою мою леди черным шелковым капюшоном, чтобы лишить ее зрения.
Эдриен задушила свое негодующее восклицание дрожащей рукой. Складки ее платья зашелестели, когда она быстро отступила в сторону.
— Потом я притуплю ее когти.
Мелкие камешки усыпали пол почти на целый ярд. Она отступила назад, прихватив свои юбки, чтобы они были неподвижны.
— Я прикреплю путы и изящные колокольчики к ее лодыжкам, чтобы я мог знать о каждом ее движении, потому что я тоже нахожусь в темноте.
Она издала затрудненный вздох — почти задохнулась — и затем обругала себя за ошибку, зная, что он проследит ее путь по ее предательскому вздоху. Она знала, что его стратегия заключалась в том, чтобы продолжать говорить до тех пор пока он не спровоцирует ее на то, чтобы выдать себя. И что потом? Она могла только догадываться. Станет ли Хок заниматься с ней любовью здесь и теперь в темноте башни? Дрожь пробежала по ее телу, и она не была уверена, было ли это от страха. Она вовсе не была в этом уверена.
— Затем — ремешок, чтобы привязать ее к ее шесту, до тех пор, пока мне не нужно будет больше привязывать ее. До тех пор, пока она не станет привязана своей собственной свободной волей. И самая лучшая часть — длинный, медленный процесс, в течение которого она привяжется ко мне. Я буду петь ей, одну и ту же сладкую песню, до тех пор, пока она не привыкнет к звуку моего и только моего голоса…
И его богатый, напоминающий ириски, голос начал тот же хриплый напев колыбельной, от которого таяла ее воля.
Эдриен медленно отступила назад; она практически почувствовала колебания воздуха, когда он прошел рядом с ней, почти в дюймах от нее. Где же эта стена?
Она почти закричала, когда он нашел ее в темноте, и некоторое время сопротивлялась его железной хватке. Его дыхание овевало ее лицо, и она сопротивлялась его объятиям.
— Спокойно, мой сладкий сокол. Я не причиню тебе вреда. Никогда, — хрипло прошептал он.
Эдриен чувствовала обжигающий жар его бедер через тонкое шелковое платье. Она была окутана опьяняющим запахом мускуса и мужчины.
«Ох, красивый мужчина, почему я не смогла встретиться с тобой до того, как моя последняя иллюзия была разрушена?» — сокрушалась она. Она сражалась с его руками, обнимавшими ее, баюкавшими ее.
— Отпусти меня!
Хок проигнорировал ее протесты, притянув ее ближе в стальных объятиях.
— Да, я просто должен ослепить тебя. Или, возможно, мне придется связать тебе руки и зарыть тебе глаза шелком, и положить тебя на мою постель, раздеть догола и оставить тебя открытой только одним ощущениям, до тех пор, пока ты не привыкнешь к моим прикосновениям. Укротит ли это тебя, мой сладкий сокол? Сможешь ли ты полюбить мои прикосновения? Жаждать его, как я жажду тебя?
Эдриен судорожно сглотнула.
— За соколом нужно ухаживать с непрестанной и суровой любовью. Когда ты забираешь у него свет, ослепляешь его, он учится ощущать другими органами чувств. Чувствами, которые не лгут. Сокол — мудрое создание, он верит только в то, что он чувствует, что он может держать в своих когтях или клюве. Трогать, обонять, слышать. Когда ему медленно возвращают его зрение и свободу, он привязывается к руке, которая делает это для него. Если он не в состоянии доверять своему хозяину, и не демонстрирует ему абсолютную преданность в конце своего обучения — он будет пытаться сбежать при каждой возможности. — Он остановился, его губы задохнулись рядом с ее. — Ни один из моих соколов ни взлетел с моей руки, чтобы потом не вернуться, — предупредил он.
— Я не глупая птица…
— Нет, не глупая, но прекраснейшая. Сокол — единственная среди птиц, которая может соревноваться с ястребом в высоте полета, скорости и аккуратности. Не говоря уже о силе своего сердца.
Она проиграла ему уже в тот момент, когда он начал петь. И она больше не протестовала, когда его губы слегка потерлись о ее. Не сопротивлялась она и в следующее мгновение, когда руки Хока на ее теле стали твердыми, горячими и требовательными. Уговаривающими. Притязательными.
— Ты взлетишь для меня, сладкий сокол? Я вознесу тебя выше, чем ты когда-либо была. Я научу тебя достигать высот, о существовании которых ты только мечтала, — пообещал он, покрывая поцелуями ее подбородок, нос, ее веки. Его руки обхватили ее подборок в темноте, он ощущал каждый изгиб, каждую плоскость и шелковистую впадинку на ее лице и шее своими руками, запоминая нюансы.
— Почувствуй меня, девушка. Ощути, что ты делаешь со мной! — Он прижался своим телом к ее телу, и покачал бедрами, для того, чтобы она почувствовала его разбухшую мужественность, которая поднималась под его килтом и дразнила внутреннюю часть ее бедер.
И вот нашлась стена, просто она была за ее спиной все это время. Прохлада камня, прикоснувшегося к ее спине, и жар Хока, прожигающий ее сквозь перед ее платья. Она подняла руки, чтобы стукнуть его, но он поймал их и прижал к стене над ее головой. Его сильные пальцы разжали ее стиснутые пальцы, переплелись с ее и дразнили ее руки. Ладонь к ладони, распластанные по стене.
— Мой сладкий сокол, — выдохнул он в ее шею. — Сражайся со мной, как хочешь, но все это сведется к нулю. Я направил все усилия на тебя, и это первый раз, когда ты будешь ослеплена. В этой темноте ты будешь узнавать мои руки, когда они будут прикасаться к каждому шелковистому дюйму твоего тела. Я не возьму у тебя ничего, кроме этого. Ты только будешь терпеть мои прикосновения, тебе даже не нужно будет видеть мое лицо. Я буду терпеливым, пока ты будешь смягчаться к моим прикосновениям.
