Александр Арбеков - О, Путник!
— Сир, а что мы вообще делаем в Японии? — тоскливо произнёс ПОЭТ. — Бродим уже целую неделю по этим мрачным и холодном местам, созерцаем море и скалы, цедим из напёрстков тёплое и мерзкое сакэ, едим палочками бесконечный рис, от которого меня уже тошнит и воротит, поглощаем противную сырую рыбу и полу сырых моллюсков. Я похудел на целых пять килограмм! Хочу большой кусок жаренной сочной телятины, да соответствующий соус к ней, да рассыпчатой картошечки на сливочном масле, да стакан Звизгуна с инеем, да солёного сала с чёрным хлебом и с горчицей, да бочковых солёных помидоров, или огурцов, а ещё лучше груздей на закуску! Не могу так больше! Хоть убейте! Чувствую, что погибну я на этом чёртовом острове от физического и умственного истощения во цвете лет!
— Вы забыли про квашеную капусту и жирную, пряную малосольную селёдочку. И насчёт стакана Звизгуна вы не правы. Литровая ёмкость для двух крепких Бессмертных парней под такую погоду и под неторопливую беседу, — это то, что надо!
— Вот, вот, Сир, полностью с Вами согласен! — оживился ПОЭТ. — И, вообще, не переместиться ли нам ближе к югу? Чего мы тут ищем, чего ждём, что забыли на этом промозглом и сером острове, как его…
— Хоккайдо…
— Да, да, Сир… Хоккайдо… — поморщился ПОЭТ. — От одного только этого названия разит холодом и сыростью. Давайте рванём на Окинаву! На тамошних островах имеются такие уютные и райские места.
— Рванём, Барон, обязательно рванём, — улыбнулся я. — У меня там запланирована встреча с Учителем ТОСИНАРИ. Как он любил говорить: «Ожидание встречи подчас важнее и приятнее самой встречи».
— Прекрасно сказано, Сир! Внесено в анналы!
— Я с Учителем полностью согласен. Предчувствие любви подчас сладостнее самой любви, — печально произнёс я. — И знаете, почему?
— Догадываюсь, Сир.
— Ну-ка, поделитесь со мной своей догадкой.
— Сир, предчувствие чего-то важного и хорошего, если оно, конечно, нас не обманывает, заканчивается обретением этих желанных искомых сущностей. Потом мы живём ими, горим, наслаждаемся, радуемся и переполняемся. Но у переполненного или перегретого сосуда всегда срывает крышку и значительная часть жидкости или выливается наружу, или в виде пара устремляется вверх, прочь из стесняющего его пространства, — усмехнулся ПОЭТ.
— Прекрасно сказано! Да, ожидание любви всё-таки рано или поздно заканчивается страстной любовью, но она чаще всего неизбежно заканчивается привыканием, охлаждением чувств, равнодушием, стремлением к спасительной разлуке. Но есть исключения. Правда, встречаются они чрезвычайно редко. Очень жаль…
Мы помолчали, созерцая величественную и бесконечную поверхность океана. Волнение на нём с каждой минутой всё более усиливалось, волны бились о скалы уже не лениво, а решительно и мощно, обдавая нас при каждом ударе градом брызг.
— Ваше Величество, пора покинуть сие благословенное место, — осторожно произнёс ПОЭТ.
— Барон, а вы знаете истинную подоплёку моего поведения? — я исподлобья и печально посмотрел на спутника. — Мы же не просто так торчим на этом чёртовом и мрачном острове. Это отнюдь не моя очередная причуда.
— Сир, я подозреваю, каковы мотивы Вашего поведения, но не смею касаться темы, которой касаться не следует, ибо те, кто коснулся её, обычно плохо кончают. Так сказать: «И те далече…».
— Да, вы стали довольно осторожным и опытным царедворцем, — саркастически улыбнулся я. — Вы правы, всё дело в ИСЭ. Я пока ещё не готов ко встрече с нею, понимаете? Это не слабость, не малодушие, не трусость. Это нечто другое. Мой дух пока ещё не достиг того сакрального состояния, за которым следует осознание главных, глубинных истин. Достижение гармонии с миром и с самим собой требует определённого времени. И вообще, куда нам торопиться? Ведь мы с вами Бессмертны. Впереди, однако, вечность, друг мой!
— Сир, а если я сойду здесь с ума?! На хрен, извините, мне тогда вечность!? — поморщился мой спутник.
— Не сойдёте, — рассмеялся я. — Во-первых, я обещаю вам, что мы отныне будем пить не только саке и есть этот чёртовый рис. Во-вторых, я скоро действительно махну на Окинаву, а вам предоставлю отпуск. Но до этого дух мой должен быть просветлён!!!
— Сир, и когда же соответствующее состояние Вашего духа будет, наконец, достигнуто? — живо поинтересовался ПОЭТ.
— Тогда, когда я, наконец, пойму смысл! — печально ответил я.
— Извините, Ваше Величество, за дерзость, но Вы просто-напросто тянете время! Всего лишь…, — нервно произнёс ПОЭТ. — И осмелюсь заметить, что мы-то с Вами, конечно, Бессмертны, а вот некая дама — нет!
— Да, вы правы, мой друг, — я грустно посмотрел в серую туманную даль. — Это угнетает меня больше всего. Вечность не знает компромиссов. Вы понимаете меня?
— Понимаю, Сир, — мой спутник безнадёжно махнул рукой и мрачно глянул в тяжёлое свинцовое небо.
— Как у вас обстоят дела с МАРКИЗОЙ?
— Никак, Сир…
— Ясно…
— Ничего Вам не ясно, Ваше Величество! — горестно и с надрывом воскликнул ПОЭТ и подставил своё, вдруг запылавшее лицо, под ледяные брызги бушующего моря. — Как можно понять то, что понять невозможно! В любви можно предполагать, сомневаться, предчувствовать или долго гадать, но не более того! Невозможно объяснить или познать иррациональное! Любовь, любовь… Это область, где царствует Его Величество БЕЗУМИЕ, и ничего более! Сидит это существо на великолепном и сияющем троне, вечно пьяное, полное радости и восторга, преисполненное чувством глубокой гармонии с собой и со всем миром, и думает, что будет владеть им и править вечно. А в один прекрасный день вдруг с утра не удаётся ему опохмелиться, представляете такую неожиданную ситуацию? И длится это состояние до вечера и всю последующую ночь. И вот, когда на следующее серое и сумеречное утро трон оказывается пустым, то знайте, что любви больше нет! Остаются с вами, или с Вашей спутницей, или с вами обоими убогие, хромоногие, кособокие и дебильные отпрыски: усталость, привычка, мудрое равнодушие, терпение, скучное взаимопонимание, благодарность, тягостное взаимоуважение, взаимопомощь, память о прошедших годах, жалость и сочувствие! Тьфу! Тьфу!!!
Океан разбушевался не на шутку. Тяжёлый веер брызг, рождённый мощной и холодной волной, вдруг безжалостно окатил нас, остудив пылающие лица и кипящие мозги.
— Да, Барон, как лихо закрутили вы, однако! Эх, МАРКИЗА, МАРКИЗА… Чёрт с ними, с бабами! — весело и беспечно заорал я, и мой голос с трудом прорывался сквозь грохот прибоя. — Предлагаю партию в бильярд или в покер! Напьёмся сегодня, а!? Барон, прошу вас, сгоняйте в Анклав за Звизгуном и всем остальным, передайте привет ТРАКТИРЩИКУ! Жду вас на нашем обычном месте, — в баре!
