Ночь в номере 103 - Алиса Аве
Я снова убивал. Намного чаще, чем прежде, при жизни. Все чаще приходила моя Госпожа к мысли об отдыхе от череды смертей. Твердила, что заслужила отдых, что сила ее сродни наказанию, что она не может больше бродить по миру и заглядывать в жалкие лица смертных. Все чаще говорила моя Госпожа о несправедливости. При свете полной луны возводила очи к небесам и долго кричала хулы богам, что отмерили красоту другой, а ей определили в дар не силу, но проклятие. О какой другой говорила Госпожа, то мне не ведомо! Но там, где Госпожа останавливалась больше положенного мгновения, земля умирала. Хирел урожай, дох скот, болезни поражали людей. Они проклинали смерть и просили о лучшей жизни, чем приводили Госпожу в еще большее неистовство.
Она собрала осколки, достала части зеркала из снега. Из оцарапанных рук сыпался песок. Я плакал без слез; если бы осмелился выпустить слезы на волю, они бы тоже обернулись песком. Я видел отражение в осколках… Госпожа сдирала чужой облик – и на искаженном гневом лице проступали гнилая плоть и кости. Наконец мы пришли в лес, пропитанный смертью настолько, что присутствие Госпожи не причиняло ему вреда. Души невинно убитых и проклятых приняли желание Госпожи остаться среди сосен за милость богов. Они нашли деревенского глупца и исполнили мечту Госпожи. Появился ваш рёкан. Твоя бабка, а затем и ты, мальчик, изменили Госпожу.
– Ты обвиняешь меня? – закричал Рюу. Он выслушивал историю самурая, прижавшись спиной к воротам, чтобы утихомирить дракона, унять опоясывающую боль. Шершавое дерево возвращало его к действительности: он опирался на него, чтобы не заплутать среди минувших дней. Вина, которую самурай возложил на Рюу, уколола сильнее занозы. – Я виноват?!
– Госпожа нашла выход. – Самурай заговорил бесцветно. Воодушевление, охватившее его, исчезло, подобно тому, как выветрились из Рюу пары спирта. Он опустил голову. – Твоя бабка весьма находчива. Понятия не имею, как ей, простой крестьянке, пришло в голову верное решение. Тело должны отдать Госпоже. Она должна стать его хозяйкой по праву: получить в дар, купить, обменять. Занять она намеревалась тело твоей матери, изначально решили так. – Самурай вновь оглядел Рюу. Тот коротко кивнул, он уже знал подробности сделки. Самурай кивнул в ответ и договорил: – Но потом Хакусана предложила Кумико.
– Я найду ей другое тело. Мы договорились, – произнес Рюу, оторвавшись от ворот.
– Да, договор с ней дорого стоит. Но, помимо нового тела, ей нужен новый спутник. Она устала от меня уже давно. Я напоминаю ей время, когда она страдала, лишенная столь желанной красоты. А ваш договор, – самурай замолчал на мгновение, – утвердил ее в решении. Твоя любовь к девушке определила исход. Она попробовала вкус твоей любви, она хочет тебя.
– Она хочет… – Рюу заговорил не сразу, сперва попробовал мысль на вкус. Песок заскрипел на зубах и вышло хрипло и дробно: – заменить тебя… мной?
– Именно так. – Самурай потер грудь.
– Тогда убей меня сейчас же! – Рюу со всего размаху хлопнул ладонью по воротам. Петли заскрипели. Что-то ударило в ответ со стороны леса, Рюу воспринял глухой стук как одобрение.
– Я устал, Рюу-сан. – Самурай поправил нагрудный доспех, пряча жест томления в этом движении. – Устал от того, чего больше всего желал. Череда смертей длится и длится, и Госпожа держит меня под локоть, делая вид, что я ей нужен. Ей нравится глядеть, как я пронзаю мечом и без того обреченное тело. Она давно уже не приносит умиротворения, она хочет зрелища, хочет ощущать жизнь. Я же жажду настоящей смерти. Потому и помогаю тебе.
– Но отчего сейчас? – повторил Рюу. Он подошел ближе к воину, уповая, что тот передумает и меч запоет в ночи.
– Ты в шаге от нее, мальчик. Ты пьешь и зовешь ее. Надо поступить иначе. Когда Госпожа переходит из тела в тело, она уязвима. Я видел всего лишь раз; она не позволяла смотреть, как овладевает телами. Она обращается в тонкую струйку, серебристую и нежную, как весенний туман, как вуаль, в которой я первый раз увидел ее. А тело Госпожи ждет и дышит, словно хранит для нее жизнь, пока она не найдет другое вместилище. Если ты готов пойти до конца, – самурай отодвинул Рюу, надел шлем, повязал маску, голос его гремел храмовым колоколом, – я подарю тебе шанс.
Откровение воина падало на плечи тяжким весом, но от его ударов Рюу приходил в себя. Он весь обратился в слух и услышал единственный способ одержать победу над Госпожой.
– Любая встреча предвещает разлуку, – закончил самурай. – С первого взгляда на Кумико началось ваше расставание, с первого признания в любви к Госпоже я готовился к тому, что она отвернется от меня. У всего есть предел. У власти тоже. Ее начало и конец связаны куда прочнее, чем начало и конец любви.
С ночи страсти и тайн Рюу подвязывал белые волосы и считал недели. Проверял почту, принимал и аннулировал бронирования, помогал матери обслуживать номера, чистил купальни, поучал брата, иногда надевал цветные линзы, чтобы скрыть белесые глаза. Торопил год.
– Мичи, – прочитал он в запросе на запретный 103-й. – Хорошее имя.
И подтвердил бронь.
11. Жизнь человека подобна росе
Вокруг нее всегда стелился туман. На заре дней, когда во мгле, что была до сотворения мира, появились звезды, она была не Госпожой, а всего лишь духом, глядящим на то, как первые боги пробуждаются и утверждают день и ночь, душу и тело, мужское и женское. В их трудах обрела знание: она более не бесплотное создание, не ведающее ничего, кроме созерцания, ей определено место в зарождающемся мире. Она ответила на призыв богов и приняла их волю. Прежде чем облечь ее в плоть, боги разделили то, чем она была, – густую, бесформенную материю, погруженную в тишину. Как свет подняли из хаоса и отделили от тьмы, так и ее вознесли над миром и раскололи на две части. Нечто прекрасное, юное и лучезарное, родное, неотделимое вырвали и поставили в противоположность ей, воплотившейся в темное, холодное, полное необъяснимой тоски. Там, где утраченная ею часть проносилась над миром, все наполнялось счастьем, звенящим и благоухающим. Отчего боги рассудили так? Тогда, в начале времен, ответа она не искала. В смятении следила за ускользнувшей половиной и обретала свой облик, определенный богами.
Туман лишился звездного сияния и поплелся позади сединой волос. Не узнав радости сотворенного мира, она сразу погрузилась в уныние и несла печаль. Вместе с плотью приняла она великую силу. И долг. Боги возложили на нее важное обязательство, своей помощницей нарекли ее. «Начало и конец, жизнь и смерть замкнуты, но мы размыкаем их и разводим для новорожденного мира, – сказали боги. – Там, где жизнь, там и смерть. Вы пойдете одной дорогой, но твоя куда длиннее». Боги не удосужились предупредить, что ее дорога не только длинна, но и печальна.
В тумане за ней пошли демоны, глумливые, извивающиеся порождения тьмы. Они тащили зеркало. Взглянув в неверную поверхность, она видела, кем стала. Госпожой, облаченной в тлен. Великой и устрашающей, знаменующей конец. На обратной, недоступной стороне зеркала прихорашивалась та, которая знаменовала начало, и ей прислуживали светлые духи, восхваляющие красоту и свежесть жизни.
– Разве у нас одна дорога? – закричала Госпожа, осознав, чего лишилась. – Несправедливо, что мы разделены! – Ход времени не страшил ее, но показал, как жестоко обошлись с ней боги. – Отчего она прекрасна, а во мне лишь прах?
«Все имеет свою противоположность, – первые боги отвечали гулом внутри нее. – Вскоре мы создадим тех, кто определит твою цель. И твои тревоги развеются в постоянном труде».
И они действительно создали тех, на кого ей приходилось работать. И ее труды не заканчивались, потому что люди прибывали и прибывали щедростью богов.
Но приступить к обязанностям пришлось раньше. Едва зародился мир, взяла она под руку богиню Идзанами[51] и повела в подземный мир. Гневался
