Не мой, не твоя (СИ) - Шолохова Елена

— Вот как мне сюда комиссию из опеки приглашать теперь? Было бы ещё лето, окна бы хоть открыла, просохло бы всё быстро, а так… И футон весь промок насквозь…

— Поехали ко мне.

Марина что-то хотела сказать, но тут же осеклась, посмотрела на меня в смятении.

— Я же не поэтому жалуюсь, просто поныла маленько, чтоб выговориться, чтоб просто полегчало, а не чтобы ты нас к себе…

— Марин, давай без этих дурацких реверансов. Я не жилетка, если ты мне говоришь о проблеме, я ее решаю, а не платочки подаю. Собирайся и поехали.

Она не двигалась, смотрела на меня исподлобья черт пойми с каким выражением. Потом сказала:

— Мне неудобно, ты и так столько всего сделал для нас, хотя не обязан, мы же тебе никто.

Это завуалированное «мы тебе никто» несло вполне конкретный посыл — между нами ничего нет и не будет. И хотя я и так это знал, а всё равно неприятно царапнуло. Мягко говоря.

С минуту я смотрел ей в глаза, и хотя мы оба молчали, но возникло явственное ощущение, что спорим, причем горячо и пылко.

«Поехали!» — мысленно убеждал ее я.

«Ни за что!» — упрямо отвечала она.

Я опустил взгляд ниже, на ее дочь, которая, прикорнув на плече, уже спала.

— Ты о ребенке подумай. Или вы на табуретках спать будете? И плесенью этой дышать? Я тебе по-дружески предлагаю реальный выход. Какие могут быть…

Она потупила взгляд, но все равно еще колебалась.

— Я тебя не трону, приставать не буду, вообще не прикоснусь, — глухо добавил я. — Даже не войду в ту комнату, где будете вы. Не бойся.

Несколько секунд Марина ещё молчала, обдумывала или сомневалась, не знаю, а потом кивнула…

Глава 20

Марина

Всю дорогу, пока мы ехали к Тимуру, меня терзали сомнения: правильно ли это — что я согласилась? Если так посмотреть со стороны — это всё же странно. Мы ведь действительно друг другу никто. Даже нет, начальник и подчиненная — вот кто мы. И если директор, приютивший у себя свою сотрудницу, вроде как молодец, вошел в положение, помог. То сотрудница, которая на это согласилась, наверняка вызывает вопросы. Опека уж точно этого не поймет.

Но Тимур прав — оставаться сейчас там было глупо, особенно если учесть, сколько раз Оленька переболела воспалением легких. А пока дело дойдет до комиссии, я что-нибудь придумаю.

Сам Тимур ехал молча. Впрочем, он и по жизни молчун. А еще интересно, почему он ушел от отца. Вернулся сюда из столицы ради него, то есть потому что тот заболел, а теперь, получается, его бросил… Сергея Михайловича я, понятно, не любила, но чисто по-человечески было жаль старика.

За этими мыслями я и не заметила, как мы подъехали к шлагбауму. Ну, конечно, Тимур поселился не абы где. Небольшой комплекс — всего с дюжину таунхаусов — располагался на берегу Ангары и по периметру был огорожен высоченным кованым забором, и чтобы туда попасть, надо было миновать охранный пункт.

Тимур коротко посигналил, из будки показался охранник, а в следующую секунду шлагбаум поднялся, пропуская нас. Проехав метров триста, мы остановились на небольшом пятачке перед двухэтажным домом на две квартиры, но с отдельными входами. Здесь все дома были такие — прямо как с картинки. А елочки, припорошенные снегом, и полуметровые столбики-фонари с круглыми горящими плафонами делали эту картинку ещё наряднее.

А вот в доме у Тимура оказалось неожиданно пусто, даже эхо гуляло. Он показал нам кухню, ванную и большую комнату с огромной кроватью, огромным телевизором и маленьким столиком. Хотя, вспомнила я, он же вот недавно купил себе квартиру, не успел, видимо, обзавестись вещами и мебелью.

Оленька, дремавшая всю дорогу, теперь проснулась и с настороженным интересом осматривалась. Держалась спокойно, правда, когда я хотела поставить её на ножки, она ни в какую не захотела сходить с рук.

— Чистое белье в шкафу, — Тимур раздвинул створку шкафа-купе, — перестелешь сама. В общем, обживайся. Чувствуй себя как дома.

Тут я обратила внимание, что он не раздевается, только кроссовки скинул у входа.

— А ты?

— А я переночую в гостинице.

— Так не пойдет!

Он повернулся ко мне, посмотрел так, что к щекам сразу прихлынул жар.

— А как ты хочешь? Чтобы я остался, и мы спали все вместе? — он кивнул на кровать.

Я вдруг смутилась, не найдя, что сказать. А он тем временем надел куртку, сунул в карман зарядник, прихватил макбук и ушел, оставив нас с Оленькой вдвоем в огромной пустой квартире.

Мне, конечно, было не по себе, но благородный жест я оценила. Хотя Тимур все равно для меня загадка. Непостижимая тайна. Его душа — не потемки, его душа — беспросветный мрак. И даже пытаться его понять — бессмысленно. Меня с ума сводят эти его метания, когда он то ноги об тебя вытирает, то, не колеблясь, вытаскивает из любых передряг. Просто не знаешь, что и думать…

Я искупала Оленьку, уложила её в постель, пообещав сказку, но она после всех впечатлений тотчас уснула. Я же ещё долго ворочалась, хотя и кровать была широченная и удобная, и сама я зверски устала, но в голову настырно лезли мысли о Тимуре.

Ну вот что он за человек? Только начинаешь от него отходить, только рана затягивается тонкой корочкой, и он снова врывается в твое личное пространство, в сердце, в душу и всё там переворачивает… И как бы я ни хотела сохранять зыбкое душевное спокойствие, внутри снова ноет и трепещет. Ещё и подушка, даже сквозь аромат стирального порошка, пахла им так знакомо и так волнующе, что невольно вспоминалось, как мы были близки.

Черт-те что! Ведь жила все эти дни спокойно, ни о чем таком не думала, ну почти. А тут, в его постели, как будто сразу всё ожило, прорвало, заполонило… Так отчетливо и ярко представлялись его поцелуи и прикосновения, жар его тела и срывающееся дыхание, что становилось горячо и стыдно…

Утром, совершенно не выспавшаяся, я хозяйничала на его кухне. И, если честно, до сих пор не верила в происходящее. Казалось, я попала в какой-то сюр. Впрочем, не самый плохой, чего уж. Кухня у Тимура так вообще словно из журнала о новых трендах в интерьере. Правда, крупы не нашлось никакой, и пришлось готовить омлет, а чтоб его скормить Оленьке, надо очень постараться, поскольку с ней приём «ложку — за маму, ложку — за папу» вообще не прокатывал.

За этим делом нас и застал Тимур. С минуту понаблюдал, как я её уговариваю съесть хоть немножечко, как она упрямо отворачивает лицо, не желая даже попробовать, потом уселся к нам за стол, взял вилку, забрал её тарелку себе и принялся уплетать уже остывший омлет.

Моя Оля уставилась на него во все глаза в полнейшем изумлении. Затем протянула к тарелке ручонку и даже издала возмущенный возглас. А когда я снова протянула ей кусочек, послушно проглотила, не сводя с Тимура взгляда. Так мы и расправились с завтраком.

— А ты хороший манипулятор, — улыбнулась ему я.

— Это не манипуляции, это верный подход. Слушай, взгляни на фото. Не знаком тебе этот чел?

Тимур протянул мне телефон, развернув на экране фотографию лысого мужчины. Я покачала головой.

— Ты приглядись, — настаивал он.

— Да я и так вижу, что не знаю его. А кто он?

— Да так, — он как будто озадачился. — Думал… забей, короче.

— Нет уж, скажи.

Он изучающе посмотрел на меня, будто сомневался, говорить или нет, а потом выдал то, что услышать я никак не ожидала.

— Думал, вдруг это и есть тот лысый мудак, ну который тогда вас с подругой… короче, говорю же, забей…

Сразу стало душно и, главное, тревожно.

— Не он это, — глухо произнесла я.

— Уверена?

— Абсолютно. Тот был такой весь гладенький, ухоженный, пижон такой… А этот… фантомас какой-то.

— Ясно, — вздохнул Тимур, убирая телефон.

— А зачем это тебе?

— Ни за чем. Просто хотел узнать, он это или не он.

— Не он.

— Я понял.

На пару минут повисла тягостная пауза. Не вытерпев, я спросила:

— А где ты ночевал сегодня?