Не открывайте глаза, профессор! - Лея Болейн
Гипотетическая «истинность» — объясняла бы.
Но это же просто не может быть! Не может…
…потому что я не способна родить дуплишу волчонка? Да не хочу я никого вообще рожать, тем более от этого мухомора хвостатого!
— Я был серьёзно ранен, уязвим и слаб. Ты воздействовала на меня целительской магией. Ты открылась мне. При таких экстремальных условиях запечатление дуплиша могло произойти даже с человеком.
— В моей крови нет нужных телец…
— Совместимость по крови не ключевой элемент, — Мортенгейн куснул меня в шею, а потом лизнул. — Болотник, обострение инстинктов зверя. Рана, ослабление физического контроля. Магическое воздействие невинной девушки, близость, кровь, оргазм. Я попался, Аманита, — он невесело хмыкнул. — Кажется, я всё же попался…
— Мы попались, — механически отозвалась я, всё ещё в глубине души уверенная в том, что он дурачит меня.
Издевается!
— Если бы. Нет, девочка моя. Запечатление работает только у мужчин, такова наша природа. Сейчас ты свободна, а я ещё способен рассуждать здраво. Знаешь что я хочу тебе сказать? Беги от меня, Аманита. Виснейский Храм Науки — не единственное место, где можно стать целителем. Впрочем, боюсь, я найду тебя так даже быстрее. Не сложно выяснить, в каком из Храмов Науки посреди учебного года появилась новая адептка. Я буду искать, я найду тебя. Поселю где-нибудь поблизости от собственного дома, запру на замок. Что мне ещё остаётся? Я и так почти весь этот лунный цикл держал себя в лапах. Вряд ли выдержу дольше. Видишь, я даже притворяться перед тобой уже не могу.
— Вы… заблуждаетесь, — только и смогла сказать я, совершенно ошеломлённая. То, что говорил профессор, было слишком невообразимым.
Непонятно только, сошёл ли он с ума или изощрённо издевается, полностью отдавая себе в этом отчёт.
— Увы, но в этом я уверен. Беги. Никуда я тебя потом не отпущу. Не смогу. Возможно, физическое отсутствие предмета запечатления облегчит эту тягу, бывали прецеденты… Физическое отсутствие и активные постельные утехи с другими, — он хмыкнул, а я подавила острое желание выцарапать ему остатки глаз. — С каждым днём меня тянет к тебе всё сильнее. Когда связь сформируется полностью… думаю, это как раз произойдёт в ближайшее полнолуние или около того… ты будешь нужна мне постоянно, я стану ревновать тебя к каждому, и я прекрасно понимаю, как ты всё это воспримешь. Я не отпущу тебя даже на лекции. Но для моей семьи, для моего рода это ничего не изменит. Ты так и останешься всего лишь человеком, неспособным родить семье Мортенгейн правильного наследника. Ты возненавидишь меня за ту жизнь, которую я тебе устрою, моя Аманита, и я возненавижу — себя, за то, что сделаю тебя несчастной. Беги.
Я пошевелилась, а он прижал меня к стене и накрыл мои губы своими. Вне себя от ярости, я сцепила зубы, одновременно впиваясь ногтями в кожу его плеч.
Куда там.
— Даже если вы врёте… а я уверена, что вы лживый самовлюбленный шэдов мерзавец, сейчас вы просто превзошли себя! — зашипела я. — Вы думаете, после этих ваших слов…
— Я не хочу тебе врать.
— Вы заблуждаетесь!
Признаваться, что и меня тянет к нему, не хотелось. Голова гудела, будто слёзы, скопившиеся внутри, вместо того, чтобы течь по щекам, разъедали меня изнутри.
— Так проверь, — неожиданно горько произнёс Мортенгейн.
— Как?
— Попроси меня о чём-нибудь. Я не смогу тебе отказать, увы. Ты же верёвки из меня вьёшь, девочка.
— Провалитесь в Тёмную Юдоль! — рявкнула я. Профессор хмыкнул.
— Обязательно, но чуть позже. Не столь абстрактно.
— Забудьте обо мне. Оставьте меня в покое!
— Не могу. Попроси меня о чем-нибудь, что в моих силах.
— Принесите мне воды, — сказала я, наконец. — В горле… очень пересохло. Хочу пить.
Между прочим, это была чистая правда. При мысли о фонтанчике с водой этажом выше пить захотелось ещё сильнее.
Мортенгейн колебался. Замер на месте, словно мои слова и его внутренняя потребность находились в глубоком непримиримом противоречии.
— Вартайт! Принеси мне воды!
Профессор повернул ко мне голову, медленно отодвинулся, молча, словно нехотя, застегнул штаны, натянул рубашку, влез в сапоги. Я наблюдала за ним, ожидая подвоха, сарказма, насмешки.
А Мортенгейн… ушёл.
Действительно просто ушёл!
Размышлять, вспоминать его обидные, пугающие, противоречивые признания было некогда. Я торопливо рванула к одному из шкафов, открыла его, нащупала неприметную ручку в стене… Уже давно я знала, что здесь прячется дверца в небольшое хранилище, замаскированная шкафом от предприимчивых студентов после того, как группа юных шутников едва не довела до инфаркта молоденькую впечатлительную практикантку, обнаружившую, что состав её группы меняется каждый раз, когда она оборачивалась на несколько минут к доске, записывая ключевые термины. Одним из таких юмористов был Истай.
Казалось, я сбегаю не от любовника, а как минимум из тюрьмы после государственной измены.
Любовника! Мортенгейн — просто случайный любовник, уверенный, что привязался ко мне по велению своей природы, тогда как на самом деле у него нет ко мне ни привязанности, ни симпатии. Любовник, который никогда не станет для меня чем-то большим, потому что я — это я, а он — это он.
Всё было понятно с самого начала, кроме этого бреда про истинность, скорее всего, верить в него не стоит. Тогда откуда такое чувство разочарования?
Сразу всё было ясно.
Ничего между нами не было. И не будет.
Глава 19
— Уа-а-ау-у-у!
Я открыла глаза, поморгала, восстанавливая зрение, и уставилась в потолок. Сколько сейчас времени? Наверное, немало, раз я совсем не чувствую себя невыспавшейся, а ведь должна: половина ночи прошла в активных любовных утехах. Неслабая физическая нагрузка, между прочим… К тому же, если бы не целебное воздействие Мортенгейна, к общей усталости мышц явно добавились бы специфические малоприятные ощущения пониже поясницы. Но он не поскупился, боли не было даже в коленях, на которых мне немало пришлось постоять…
Ох, нет. Гнать от себя прочь непристойные воспоминания. Держать себя в лапах, то есть, в руках. Следовать принятому решению!
Сбежав от профессора, я вернулась в свою комнату. А
