Стефани Майер - Сумерки

Я забрела в неподходящее место. Мне следовало это предвидеть, но куда ещё я могла пойти? Лес был слишком зелёным и слишком напоминал сцену из моего сна, чтобы я могла успокоиться. Теперь, когда не был слышен даже звук моих шагов, тишина казалась пронзительной. Птицы тоже замолчали, капли срывались всё чаще — похоже, всё-таки начинался дождь. Папоротники были выше моего роста, и если бы кто-то проходил по тропинке, всего в трёх футах, он не увидел бы меня.

Здесь, среди деревьев, было проще поверить в те нелепости, которые так смутили меня дома. Этот лес оставался неизменным на протяжении тысяч лет. И в его зелёной дымке все мифы и легенды сотен разных стран казались более реальными, чем в обыденной обстановке моей комнаты.

С огромной неохотой я попыталась сосредоточиться на двух самых важных вопросах. Во-первых, нужно понять, может ли быть правдой то, что сказал Джейкоб о Калленах. «Нет!» — немедленно завопил мозг. Принимать во внимание эти смехотворные сказки — глупо и нездорово. «Но что тогда?» — спросила я себя. Всему, что я так остро чувствовала в этот момент, не было рационального объяснения. Я снова мысленно перечислила то, что наблюдала сама: невероятная скорость и сила; глаза, меняющие цвет от чёрного к золотому и снова к чёрному; нечеловеческая красота; бледная, холодная кожа. И ещё мелочи, которые всплывали в памяти: то, что Каллены, похоже, никогда не ели, волнующая грация их движений. И его речь — непривычные модуляции и фразы, более уместные в романе начала прошлого века, чем в современной классной комнате. Он прогулял урок в тот день, когда мы определяли группу крови. Он не отказывался от поездки на пляж, пока не услышал, куда именно мы едем. Кажется, он знал, о чём думают все вокруг… кроме меня. Он говорил мне, что он злодей, что он опасен…

Могли Каллены быть вампирами?

Да, они были чем-то. Нечто, не поддающееся рациональному объяснению, вставало сейчас перед моими недоверчивыми глазами. Хладный из легенд Джейкоба или придуманный мной супер-герой, Эдвард Каллен не был человеком. Он был кем-то бОльшим.

Так что — может быть. Вот ответ на мой первый вопрос.

И теперь — самый важный вопрос. Что мне делать, если это правда?

Если Эдвард вампир — я с трудом произнесла эти слова, даже мысленно — что мне следует делать? Привлечь кого-то ещё? Невозможно. Я едва верила самой себе, как я смогу рассказать об этом кому-то другому?

Только два варианта имели смысл. Первый — послушаться его совета, быть разумной и избегать его. Отменить наши планы и игнорировать его, насколько это окажется в моих силах. Притвориться, что когда мы сидим на уроке за одним столом, между нами вырастает непробиваемая, толстая стеклянная стена. Сказать ему, чтобы оставил меня в покое — в прямом смысле этого слова.

Меня охватило отчаяние. Мозг, отказываясь воспринимать боль, немедленно переключился на второй вариант.

Не делать ничего. В конце концов, даже если он был чем-то… дурным, пока он не сделал ничего, что причинило бы мне вред. На самом деле, от меня осталась бы только вмятина на крыле фургона, если бы Эдвард не действовал так быстро. «Эта быстрота, — заспорила я с самой собой, — говорит всего лишь о хороших рефлексах». «Но это рефлексы спасения жизни, они не могут быть плохими», — снова возражала я самой себе. Голова моя кружилась от бесконечных безответных вопросов.

Я была уверена только в одном — если я вообще могла быть в чём-то уверенной. Опасный Эдвард из моего последнего сна был отражением моих страхов, вызванных рассказом Джейкоба, и не имел никакого отношения к самому Эдварду. Закричав в ужасе, когда оборотень прыгнул, я испугалась не за оборотня. Я боялась, что причинят боль ему. И пусть он звал меня, обнажив острые зубы, я испугалась за него.

Я знала — это и есть мой ответ. Возможно, у меня вообще не было выбора. Слишком глубоко я увязла. Что бы я ни выяснила — если что-то выяснила — я ничего не могла поделать с этой страшной тайной. Потому что когда я вспоминала его: голос, гипнотические глаза, магнетическую силу его личности, я хотела только одного — быть рядом с ним. Даже если… но об этом я думать не могла. Не здесь, одна в темнеющем лесу. Не сейчас, когда дождь превращает день в сумерки, и капли, падающие на заросшую землю, звучат как стук шагов. Я вздрогнула и выбралась из своего тайного убежища, вдруг испугавшись, что дождь размоет тропинку.

Но она была на месте, моя спасительница в этом насквозь промокшем зелёном лабиринте. Покрепче стянув края капюшона, я почти бежала по тропе и удивлялась, насколько далеко забрела. Я даже начала подумывать, а в правильную ли сторону повернула, и не ведёт ли меня тропа дальше в лес. Но прежде чем меня охватила паника, я начала замечать просветы между деревьями, а потом услышала шум машин на дороге. И вот я на свободе, и дом зовёт меня, обещая тепло и сухие носки.

Уже наступил полдень. Я поднялась наверх и переоделась в джинсы и футболку, поскольку не собиралась никуда выходить. Не потребовалось больших усилий, чтобы придумать себе занятие на этот день — сочинение по «Макбету», которое нужно было сдать в среду. Приступая к написанию черновых набросков, я чувствовала себя спокойной и расслабленной — ощущение, которого я была лишена с… если быть честной, с середины четверга.

Впрочем, у меня так всегда. Принятие решений для меня очень болезненный процесс, почти агония. Но сделав выбор, я просто ему следую, и обычно это приносит облегчение. Иногда к облегчению примешивалось отчаяние, как произошло с моим решением приехать в Форкс. Но уж лучше так, чем мучительные раздумья.

Жить с этим решением оказалось до смешного легко. Угрожающе легко.

Так что день прошёл безмятежно и продуктивно — до восьми я уже написала сочинение. Чарли приехал домой с большим уловом, и я мысленно сделала себе заметку, что нужно купить книгу рыбных рецептов, когда поеду в Сиэтл на следующей неделе. Озноб, который я почувствовала, когда подумала об этой поездке, ничем не отличался от моих ощущений до разговора с Джейкобом Блэком. Наверное, должен был отличаться. Мне следовало бояться — я это знала. Но не могла почувствовать «правильный» страх.

Я спала без сновидений, слишком измотанная предыдущей ночью и ранним пробуждением. Поднял меня с постели яркий солнечный свет — второй раз со дня моего приезда в Форкс. Потрясённая, я подскочила к окну и увидела ясное небо, по которому плыли редкие белые облачка, лёгкие и пушистые, едва ли способные пролиться дождём. Я распахнула окно — к моему удивлению, оно открылось тихо, без скрипа, хоть и было закупорено на протяжении многих лет — и вдохнула сравнительно сухой воздух. Было почти тёпло и практически безветренно. Всё это словно наэлектризовало меня.