Дракон с королевским клеймом (СИ) - Штерн Оливия

— И мне поначалу даже нравилось, — Итан говорил равнодушно. Вельмина сообразила, что для него все это — давно прожитое, покрытое пеплом. — Да, мне нравилось то, что она позволяла делать. Лессия всегда была раскованной в постели, а в глазах пятнадцатилетнего мальчишки — и подавно. Но, сдается мне, некоторым женщинам просто нельзя давать в руки власть, потому что это их портит, а некоторых так и вообще сводит с ума. Я становился старше, Лессия начала стареть. И ее пристрастия… скажем так, стали выходить за рамки того, что считается нормой между мужчиной и женщиной.

Вельмина вздохнула. Она понимала, что Итан сейчас щадит ее, не раскрывая подробностей, но в то же время слушать подобное было неприятно, резало, саднило где-то под ребрами. Он… был мужем королевы. И они занимались любовью, не раз и не два. Да, отчего-то думать об этом стало неприятно.

— Тогда же Лессия придумала новую забаву. Она заставляла меня убивать приговоренных к казни, и все это выставлялось напоказ — чтоб другим было неповадно. А я… понимаешь, когда из меня сделали дракона, я стал гораздо сильнее. Мог голыми руками разломать грудную клетку, и…

— Не надо, прошу, — выдохнула Вельмина.

Воображение живо нарисовало ей то, что происходило потом, и перед глазами помутилось.

— Хорошо, не буду, — согласился Итан, — я вижу, что тебе неприятно. Но кое-что все-таки добавлю. Когда она узнала, что Аривьен перешел в наступление, то приказала мне превратиться в дракона. При помощи той самой злочастной вытяжки из мартовской травки. А мне хотелось только одного: сдохнуть свободным. И поэтому, когда Лессия направила меня к дирижаблям, я радовался. Я впервые чувствовал себя счастливым, потому что смотрел в лицо смерти — и это же было для меня освобождением.

Он умолк, покосился на Вильмину.

— Вот она, история короля-дракона, — сказал негромко, — нравится?

— Нет, — честно ответила Вельмина, — но неужели ты ничего не мог сделать с тем подчиняющим артефактом?

Итан пожал плечами.

— Она всегда носила серебряную куколку на шее. И моя воля всегда была… несвободна. А еще, знаешь, когда я в первый раз убил человека, я чуть не захлебнулся собственной рвотой. А Лессия смеялась. А потом…

— Потом?

— Потом я привык, — Итан рубанул ладонью по воздуху, — рано или поздно человек ко всему привыкает. Повар привыкает рубить курицу к обеду. Крестьянин привыкает резать свиней. И с людьми, оказывается, то же самое. Но смертная казнь не была самым дурным из того, что придумывала Лессия.

— Я не хочу об этом знать, — попросила Вельмина.

— Я не настаиваю, — криво усмехнулся Итан, — я даже не пытаюсь оправдываться. Я пытаюсь сказать, что, только когда Лессия сгорела, а куколка расплавилась, я впервые за много лет стал свободным. Я понимал, что уже не жилец, из-за привязки к куколке, но все получилось так, как получилось.

Еще одна пауза.

— Я благодарен тебе за все, что ты для меня сделала. И я… жалею, что не придушил наместника.

Воцарилось молчание.

Мимо пронеслась ещё одна повозка, а потом Вельмина увидела, что далеко впереди горсткой белых камней уже виднеется город.

— Зачем ты взял меня с собой? — спросила она.

Итан остановился, повернулся к ней и очень внимательно, задумчиво посмотрел. Потом поднял руку и отвел назад локон, упавший ей на лоб.

— Потому что я надеюсь, что со мной у тебя будет выбор, — сказал он, — если бы ты осталась, то выбор, наверное, тоже бы остался, но стал бы весьма скудным: либо отправиться в тюрьму, либо стать любовницей наместника, либо покончить с собой.

Вельмина горько улыбнулась. Да, все это было так. И все было бы куда легче, если бы она была равнодушна к этому человеку. В том, что это не так, сомнений не оставалось… Вопрос в том — примет ли он сам ее выбор, когда она все-таки его сделает?

И, словно подтверждая ее опасения, Итан спокойно сказал:

— Не нужно бояться спать у меня под боком. Я тебе не причиню вреда. Знаешь ли, я так всего этого наелся, что не хочется уже ничего. А рядом со мной тебе все-таки безопаснее.

***

Вот он и расставил все точки над «и». Как женщина, она ему совершенно неинтересна и не нужна. Впрочем, разве не этого ты хотела дома? Разве не ты раздумывала о том, что лучше Итану уйти и никогда больше не возвращаться, потому что рядом с ним не было покоя ни душе, ни телу. И вот теперь, когда он сказал все это, почему печет глаза, а далекие каменные дома словно размазались меж зеленых шапок леса?

Вельмина вздохнула и, поморгав, принялась усиленно смотреть вперед, туда, где дорога, словно бечева в узелок, втягивалась в город.

Она мало что видела в жизни. Ну, родительское поместье. С аккуратным фасадом и коваными решеками на окнах первого этажа, а на заднем дворе свиньи в грязи лежат. Еще — великолепный дом де Триоля. Она его увидела впервые, когда Кельвин привез ее из храма после обряда. Чуть в обморок не свалилась от счастья, что де Триоль обратил внимание на девушку из обедневшей семьи. Совсем немного Вельмина знала Пантею, Верхнюю и Нижнюю. На прогулках ее всегда сопровождала Тавилла, их маршруты обычно включали посещение магазинов и парков. Немного предсказуемо, зато совершенно безопасно. Да, ещё книжные магазины Пантеи, и лавки с алхимическими ингредиентами. На этом познания Вельмины о жизни в Пантее — да, в общем-то, о жизни вообще, заканчивались. И поэтому, подходя все ближе и ближе к столице Аривьена, Вельмина испытывала внутренний трепет, как будто и не к городу подходила — а к сложнейшему и изматывающему испытанию.

Она постаралась вспомнить хотя бы название столицы Аривьена. Ларгос. Ларгос белокаменный, Ларгос-золотое-кольцо, вот как этот город называли. Издали можно было признать, что с названием не обманывали: даже на окраине дома были белые (или беленые?), и с дороги был виден холм, на котором издревле возвели королевский замок. Замок — из хмурого серого камня — тоже был виден. А над ним в небе недвижимо повисло два огромных дирижабля, с гондол свешивались перевитые тросы, и потому дирижабли чем-то напоминали глянцевых, насыщенного медного цвета медуз.

Вельмина покосилась на Итана: он тоже посматривал на дирижабли. Без страха, с интересом. Почувствовав ее взгляд, он повернулся и задумчиво произнес:

— В Ларгосе лучшая школа алхимии неживых веществ. Тебе, верно, будет интересно заняться и этим?

— Наверное, — эхом откликнулась Вельмина.

Конечно, на языке так и вертелось, что хотелось бы ей заняться совсем не алхимией, и что не алхимия была бы ей интересна, но… Итан сам обозначил границы их отношений. Может, оно и к лучшему, хоть и обидно, самую малость.

День разгорался, на дороге появлялось все больше самоходных повозок, и, чтоб не попасть под большие жесткие колеса, они подвинулись на обочину. Здесь со стороны леса веяло хвоей и свежестью. С дороги пахло как будто горелым маслом и ещё чем-то, чего Вельмина не могла узнать.

— Нам придется продать что-то из твоего золота, — тем временем рассуждал Итан, — те деньги, которые ты мне дала, я потратил на катализатор.

Вельмина пожала плечами. Они, собственно, и золото прихватили для того, чтобы продать и как-то устроиться.

— Еще нам придется сделать новые документы, это тоже будет стоить денег, — продолжил он, — я еще могу допустить, что в гостиницу нас заселят и без документов. Но если мы захотим как-то здесь обосноваться, то придется что-то предпринять. Нельзя прийти из ниоткуда, быть никем и снять квартиру.

— В Селистии это тоже нельзя, — согласилась Вельмина, — только вот… Что мы скажем, когда пойдем за документами?

— Так мы пойдем… вернее, я пойду туда, где никто не будет спрашивать, куда пропали прежние, и вообще, откуда мы явились.

— Разве бывают люди, которые все это делают? — удивилась Вельмина.

— Я, конечно, мало что видел, — откровенно признался Итан, — но в королевской тюрьме даже сидел один такой… Скользкий субъект, который жил исключительно на доходы от фальшивых документов. Лессия его приказала казнить.