Вероника из Тарлинга (СИ) - Грез Регина

Поджигая пару старых поленьев в камине, Конта невесело усмехнулся:

— Ты, верно, и не думала, что твоя мечта прогуляться по здешним покоям сбудется при столь печальных обстоятельствах.

— Жаловаться я не стану!

— От этого мне еще тяжелей. Ах, Вероника, в Гальсбурге нас ждет настоящий дворец, пара комнат которого до верху набита ценными вещами из даров короля и военных трофеев, а сейчас я должен согревать тебя, ломая старую мебель.

— Не забывай, я выросла при швейной мастерской маленького городка и непривычна к роскоши. Но мне искренне жаль твой громоздкий комод и стулья. Подожди, я нашла в шкафу книги… Даже не думай, мы не будем их жечь, я должна все внимательно рассмотреть. Ты читал их в детстве? На картине изображены рыцарские поединки и карты военных походов.

Вероника опустилась на колени перед камином и поднесла ближе к свету листы пергамента, выкрашенные в желтый цвет.

— Какой прекрасный материал — тонкий и мягкий, а буквы словно жидким золотом нанесены. Я узнаю причудливый цветочный орнамент — первые издания Гатберга. О Всеблагой Создатель! Да этой книге цены нет! Видела бы Тереза…

Рассеянно наблюдая за тем, как огонь с довольным урчанием пожирает вторую ножку стула из красного дерева, Конта думал об удивительной девушке, что будто совсем забыла недавние ухищрения Тьмы, листая сборник наставлений по воинскому искусству. Может, пора последовать примеру Вероники и отдаться радостям каждого дня, каждого мига своей жизни, умея замечать хорошее среди тоскливых и мрачных будней.

Присев на циновку рядом с кипой ветхих фолиантов, Конта небрежно заметил:

— В моем столичном доме есть небольшая библиотека. Но за ней некому присмотреть. Свитки и рукописи брошены на зачехленные ковры, лежат на голом полу и валятся из переполненных сундуков. Тебе бы понравилось…

Вероника бережно уложила раскрытую книгу на широкое кресло, затянутое зеленым бархатом, и нежно погладила плотные листы кончиками пальцев, словно обещая скоро вернуться к ним.

— Ради такой чудной встречи я готова отправится в самое опасное путешествие!

— Увы! Похоже, мысли о моих книгах вдохновляют тебя гораздо больше, чем скорое замужество.

— Ты умеешь шутить с таким хмурым лицом…

— На самом деле я немало огорчен.

— Но твои глаза смеются! Я же вижу.

— Оставь эти пыльные записи, дай скорее обнять тебя. И пусть нас больше ничто не разлучит.

Конта привлек ее к себе и горячо поцеловал в полураскрытые губы.

— Я люблю тебя. Ты — единственное сокровище для меня. И сердце мое теперь бьется в такт твоему дыханию. Жаль, не нашел тебя раньше.

— Это ничего, — шептала Вероника, покоренная его лаской, — в прежние годы я была немного… нет, не легкомысленной, но… и не глупой, а просто…

— Ты и сейчас сущий ребенок, вот только отваги у тебя, как у седоусого воина. Неужели таково влияние высокомудрых книг?

— Матушка в детстве убеждала, что отец мой погиб в сражении за корону Гальбо. Я хотела быть достойна его памяти. Я старалась быть храброй. И раньше частенько дралась с мальчишками, пока не стала старше и не поняла, что они нарочно стараются ко мне прикоснуться… ох, я не должна была тебе говорить.

— Отчего же… я тоже был когда-то мальчишкой. И мне нравилось подглядывать за тем, как купаются молодые служанки. Некоторые даже знали об этом и нарочно не спешили одеться на берегу. Но рассказывать дальше я не стану.

— И очень хорошо! — притворно насупившись, она попыталась отвернуться.

— Не надо сердиться, любимая, я не стану рассказывать, потому что почти ничего не помню — прошло много лет, — немного слукавил он.

— Позволишь спросить? — она вновь доверчиво потянулась к нему, обнимая за плечи, но Конта остановил ее вопрос, словно заранее угадав его.

— Не пора ли оставить в покое прошлое и заглянуть вперед?

— О, непременно! Лишь бы прошлое мирно таилось под могильными плитами и не вздумало пугать нас бряцанием ржавых доспехов, — грустно засмеялась она. — Можно ли уверенно смотреть в будущее, оставив позади дымящиеся руины, из-под которых доносятся жалобные стоны? Пусть так поступают доблестные полководцы, но я бы прежде сравняла развалины с землей и засадила цветами поля сражений.

— Снегири нельзя сравнять с землей!

— Нельзя даже представить, я вижу совсем другое! Прежде выслушай. А потом… я сама тебя поцелую.

— Сложно тебе отказать…

Вероника выскользнула из его объятий и поднялась на ноги, оправив смятое платье.

— Что ты обещал Кайро, когда был у него в плену?

— До последней минуты помнить, что я потомок предателей и убийц, — резко ответил Конта, не отводя от нее пристального взгляда.

— Это неправда! И-и… даже если так, ты не обязан отвечать за дела твоих предков.

— Они были очень жестокими людьми, и потом я часто шел их путями.

— А как же твоя мать? — быстро спросила Вероника.

— Я почти не знал ее. Впрочем, довольно тайн, я готов вспомнить ночь, когда Кайро пришел ко мне в последний раз, перед тем, как заполнить темницу водой. Тогда я впервые поверил ему и усомнился в своей правоте. Ему не удалось сломать меня огнем и железом, хотя тело было изранено, дух мой упорствовал, готовясь воспарить высоко. И, желая унизить его, Кайро показал деяния мужчин моего рода. Показал прямо на каменной кладке стены, источенной влагой.

Пусть даже в колдовских видениях, но я сам видел, как прадед Саробах обещал первым жителям долины мирное соседство, а позже ворвался в их городище с вооруженным отрядом и сжег все дотла. Видел, как во имя Всеблагого разоряются капища и древние могилы. Снегири построены рабами на золото, вырученное за чужой скот и зерно. Саробах собирал там, где не сеял…

Мои предки были разбойниками и ворами, а не благородными рыцарями, как мнилось мне в детских грезах. Я был раздавлен, а Кайро торжествовал.

Молча подбросив в огонь еще пару резных досок комода, Конта продолжил:

— Тогда мне показалось, что не кожаные ремни сжимают раненую грудь, а вина и отчаяние, и не вода затапливает каменный мешок, а кровь мирных земледельцев. Я принял смерть, как избавление от мук, и даже не мог кричать — губы были стянуты прочной ниткой. Помню холод и мрак…

А потом я открыл глаза и увидел переплетенье ветвей над головой. И маленькую красногрудую птичку меж ними. Я удивился, заслышав ее трели, ведь снегири не умеют красиво петь, им требуется долгая выучка. Но у ручья на валуне сидела женщина. С ее нежных уст и слетали мелодии, схожие с птичьими голосами. Она протянула руки — коснулась моего лица и груди… деревья осыпали меня снегом, словно пуховым одеялом, скоро я смог согреться и уснуть.

— А потом крестьянин нашел тебя и привел подмогу!

— Все так и было.

— А спустя несколько лет Хозяйка незамерзающего ручья подарила мне хрустальный медальон. О, чудо было рядом с самого детства, а я не догадывалась. Я просто тебя ждала.

Вероника подобрала белую ткань платья и присела рядом с герцогом, церемонно взяв его руки в свои теплые ладошки.

— Знаю, о нашей истории сложат дивные предания. Это будет самая волшебная сказка Тарлинга.

— Думаешь, нужно упоминать все подробности? Вероника, я долго пытался принять горькую истину — ради блага одних племен порой нужно предавать смерти другие. Или по прихоти жестокого человека, наделенного властью… Нет на земле равенства и справедливости. Храмы Всеблагого стоят на костях язычников, а вишневые сады замка разбиты на останках древнего поселения, чьи жители были безжалостно истреблены.

Конта сжал ее тонкие запястья своими сильными, огрубевшими от рукояти меча пальцами.

— В детстве я, как и ты, очень любил легенды о славных подвигах на благо народа и чести короля. Узрев подлинную историю рода Снегирей, я покинул Тарлинг, чтобы вписать в нее новые страницы. Не всеми из них я могу гордиться. И теперь хочу продолжить летопись вместе с тобой, Вероника. Сердце подсказывает — ты не дашь сбиться с пути.

— Благодарю небеса и землю, что так щедро наградили меня твоим вниманьем! И знать бы за что… Но ты говоришь о своей любви, и я готова принять ее. Если хочешь, я согласна стать твоей женой прямо сейчас.