Нарисую себе счастье - Марианна Красовская
Мне повезло так, что я сразу поняла: судьба. Не прошла я и половину пути, как узрела новенькую и чистенькую "эгоистку" (*легкую повозку для двоих), что ехала в нужную сторону. Господин в экипаже показался мне вполне приличным. Я сообразила, что на "эгоистке" и свежем коне далеко не уедешь. А близко для такого важного господина имеется только две достойные цели: усадьба Долохова и сам завод. Мне по дороге.
Я замахала руками, запрыгала — и экипаж затормозил. Разглядев некрасивое и сердитое лицо возницы я немного приуныла, но все же спросила:
— Не к Долохову ли вы направляетесь, уважаемый?
Кустистые брови мужчины взмыли в удивлении, но ответил он весьма сдержанно и спокойно:
— Именно к нему. Могу я вам чем-то помочь, молодой человек?
— Подвезите меня, — прямо попросила я. — Конечно, я весь в пыли…
— Запрыгивайте.
Господин подвинулся. Я вскарабкалась на сиденье, принюхалась и поморщилась. Воняю. Но ехать в экипаже куда быстрее и приятнее, чем шлепать пешком, особенно в чужих сапогах. Поэтому моей чувствительной совести придется пережить сей позор.
— Меня Маруш зовут, — представилась я весело. Молчать не хотелось — я не любила недосказанности, а господин представиться не удосужился. — Хочу проситься к Казимиру Федотовичу на работу.
Господин на меня покосился с удивлением, но ответил, хоть и неохотно:
— Отчего ж вы прямо на завод не явились?
— А меня не взяли, сказали, что слишком молод.
— А Долохов, увидев вас, непременно решит по-другому?
— Ну разумеется! — воскликнула я. — Видели бы вы, как я рисую! Грех меня прогонять… — и печально добавила: — Мне деньги очень нужны. А про Долохова всякое говорят, что три шкуры дерет, что пить запрещает, что строг очень. Но вот никто и никогда не обвинял его в жадности. Не возьмет на работу, так хоть несколько монет выпрошу.
— Деньги всем нужны, молодой человек, — вздохнул мужчина. — Но весьма похвально, что вы не требуете благотворительности, но стремитесь работать. Что у вас стряслось?
— Матушка больна. Брата кормить надо.
— А отец?
— Умер три года как.
— Вот как… и чем больна мать?
— Ну, я не думаю… — обсуждать семейные проблемы с незнакомцем я все же не хотела. То ли гордость взыграла, то ли опомнилась, что и без того лишнего сболтнула, но я вжала голову в плечо и замолчала.
— А вы подумайте еще раз, — усмехнулся господин. — Я, видите ли, целитель. Марк Пиляев к вашим услугам. Вылечить вашу матушку на расстоянии не сумею, но совет дам. Не зря же нас судьба столкнула.
— Ой!
Вспыхнув от радости, я тут же, путаясь в словах и сама себя перебивая, принялась рассказывать и про прорубь, и про лихорадку, и про кашель. Господин Пиляев мрачнел с каждой минутой.
— Вот что, Маруш, — перебил он меня. — Помолчите немного. Мне совсем не нравится ваш рассказ.
Я судорожно выдохнула и стиснула зубы.
— Не вздумайте реветь. Объясните, как до вашей деревни ехать. Я на обратном пути взгляну на вашу мать.
— У меня денег нет, — шмыгнула носом я.
— Это я уже понял.
Словно гора упала с моих плеч. Глотая слезы, я отвернулась. И кому мне возносить благодарственные молитвы за эту чудную встречу?
Между тем доктор Пиляев замолчал угрюмо, наверное, уже жалея о порыве милосердия, но мне было все равно. Он обещал — значит, есть надежда. Если мать выздоровеет… Клянусь, я буду самой нежной и послушной дочерью!
***
Дом Долоховых впечатлял своей гармоничностью. На Юге я прежде не видывала таких усадеб. Наши дома или из дерева, или с каменным подклетом, балконами и широкими окнами, высокие и светлые. Здесь же было двухэтажное здание с большим полукруглым крыльцом, белыми стенами и простыми ставнями, выкрашенными в голубой цвет. Настоящая черепица на крыше, окна узкие, но их много.
— А вы всегда сами правите лошадью? — полюбопытствовала я, легко спрыгивая с “эгоистки”.
— Всегда, — удивленно взглянул на меня Пиляев, достав из-под сидения медицинский саквояж. — А как иначе?
— Вам кучер нужен. Вон сколько ехали, устали, верно?
— Я привык.
— И все же не пристало, чтобы у лекаря дрожали руки.
Пиляев выразительно закатил глаза, но сдержался. Пробормотал только:
— Какое ценное замечание. И что бы я делал без ваших советов?
Это он мягко. Мне следует держать язык за зубами, иначе могу и подзатыльник схлопотать. Забылась, что теперь я мальчик. А мальчикам спускают куда меньше.
Пиляев зашел в дом, а я осталась топтаться у крыльца. Храбрость меня покинула. Что я скажу Долохову? Как докажу, что чего-то стою?
— Эй, малый, — окликнул меня бородатый мужик, распрягающий лошадь Пиляева. — Ты вообще чей?
— Свой собственный, — прикусила я губу и спрятала руки в карманах. — Хотел с Долоховым поговорить, на работу к нему проситься.
— Так чего ворон считаешь? В дом зайди. Или ты думаешь, что Казимир Федотович тебе навстречу выйти должен?
Что ж, поддержка конюха (или кто он там) меня немного успокоила. Каков хозяин, таковы и домочадцы. В шею не погнали, не обругали — и это о многом говорит. Значит, к людям здесь ласково относятся, без чванства.
Поднялась на крыльцо медленно, все еще нерешительно. Постучала в дверь. Постояла, раскачиваясь с пятки на носок. Ой, зря я сюда явилась. Сейчас меня прогонят взашей.
Неожиданно дверь распахнулась, и передо мной предстала высокая и очень красивая девушка. Как принцесса из сказки. Синие глаза, нежный румянец, золотые локоны. Мне никогда не стать такой. Будь я столь красива, то вышла бы удачно замуж и решила бы разом все проблемы. Впрочем, судя по белому в желтую полоску платью с кружевным воротничком и жемчужными пуговками, особых проблем у девушки не было. Во всяком случае, финансовых.
Однако я даже не удивлена, что у самого богатого человека на Юге такая супруга. Он может позволить себе все самое лучшее.
— Мальчик, тебе чего? — ангельским голосом пропело неземное создание. — На нищего ты не похож, на голодающего тоже. Зачем пришел?
— Работу ищу, — сглотнула я,
